Книга: Интернет: Заметки научного сотрудника
Предисловие
Предисловие
Текст речи Гая Юлия Цезаря, произнесенной в сенате в 63 году до нашей эры на процессе Катилины, до нас не дошел. Но из записок современников – Саллюстия, и потом Плутарха, Светония и Аппиана – мы знаем, что эта речь едва не переломила ход процесса. Напомним, что патриций Луций Сергий Катилина, в прошлом сторонник Суллы (82–81 гг. до н. э.), претор (68 г.), потом пропретор провинции Африки (67 г.), трижды безуспешно пытался стать консулом Римской республики (66, 64 и 63 гг.), в последний раз соперничая – и выдвинув программу ограничения власти сената и обещание отмены долгов – за этот пост с Цицероном, после выборов был обвинен в заговоре с целью убийства Цицерона и вооруженного захвата власти. План Катилины, в частности, состоял в том, что центурион Гай Манлий, бывший сулланский командир, двинется на Рим 27 октября 63 г., и в ночь с 28 на 29 октября заговорщики подожгут Рим и устроят резню. План был раскрыт, против Манлия были двинуты войска во главе с консулом Гаем Антонием.
8 ноября Цицерон произнес в сенате свою первую речь против Катилины, призывая его покинуть Рим. 9 ноября на народном форуме Цицерон произнес свою вторую речь, сообщив римлянам о своих действиях. 3 декабря были арестованы главные заговорщики, за исключением бежавшего Катилины. В тот же день Цицерон произнес на форуме свою третью речь и был объявлен сенатом «отцом отечества» (pater patri-ae). 5 декабря сенат собрался в храме Согласия. Выступили недавно избранный консул Децим Силан, предложивший смертную казнь, и недавно избранный претор Гай Юлий Цезарь. После речи Цезаря сенат заколебался и стал склоняться против смертной казни заговорщикам. Тогда со своей четвертой речью выступил Цицерон.
Все речи Цицерона сохранились, правда, в его собственной последующей литературной обработке. Текст речи Цезаря не сохранился. Ниже – попытка ее воспроизведения. Шутка, в которой, возможно, есть доля правды. Правды, которая делает речь Цезаря актуальной и в наши дни.
* * *
Сенат, храм Согласия, 5 декабря 63 года до Рождества Христова. В зале храма 384 сенатора. Двери открыты, снаружи толпится народ[3].
Посреди залы, напротив входной двери – два курульных кресла обоих консулов, один возле другого. В одном Марк Туллий Цицерон, в другом – Децим Юний Силан, недавно избранный консулом на следующий, 62-й год, и временно заменяющий консула Гая Антония, находящегося с войсками в Этрурии.
Председательствующий – консуляр[4] Цицерон. Он объявляет Relatio[5]:
– В интересах римского народа квиритов[6], отцы-сенаторы, мы предлагаем на ваше обсуждение следующее:
Как вы все знаете, Луция Катилину, безумствующего в своей преступности, злодейством дышащего, гибель отчизны нечестиво замышляющего, мечом и пламенем вам и этому городу угрожающего, мы из Рима изгнали или, если угодно, выпустили немного дней назад[7]. Он ушел, удалился, бежал, вырвался.
С позиции сбит[8] он тем, что удален из Рима. Но он оставил в городе своих соучастников в преступлении, рьяных полководцев в этой нечестивой войне. Я, однако, непрестанно бодрствовал и принимал меры предосторожности, чтобы вы, отцы-сенаторы, могли уцелеть, несмотря на столь страшные и столь глубоко затаенные козни. И я выполнил труднейшую задачу, которую я всегда просил у бессмертных богов, – раскрыть всё преступление так, чтобы оно стало явным не только для меня, но и для вас, отцы-сенаторы, и для всех квиритов. Моей доблестью, мудростью и предусмотрительностью государство избавлено от величайших опасностей, хотя мне нелегко было отвратить страшную беду, нависшую над вашими головами. Рим, богатейший и прекрасный город, по великому благоволению бессмертных богов, моими трудами и мудрыми решениями, а также ценой опасностей, которым я подвергался, у вас на глазах спасен от огня и меча, можно сказать, вырван из пасти рока и возвращен вам. Два дня назад я добыл важные улики и неопровержимые доказательства и арестовал злодеев, этих нечестивых зачинщиков преступнейшей и опаснейшей войны. Они схвачены и находятся в ваших руках – и сонливый Публий Лентул, и тучный Луций Кассий, и бешено безрассудный Гай Цетег, и бесчестный Публий Габиний, и развратный Луций Статилий, и подстрекатель Марк Цепарий.
И теперь согласно уложению я должен задать вам, отцы-сенаторы, вопрос: что следовало бы сделать по этому поводу?
Мы уже выслушали мнение мудрого консула Децима Силана, который призвал сенат вынести extremum supplicium злодеям. По уложению следующий sententiam dicere представляет избранный претор.
Гай Цезарь, говори.
* * *
С гораздо б?льшим удовольствием, отцы-сенаторы, я повел бы сегодня разговор о том, что Галлия состоит из трех частей, населенных бельгами, акватанами и кельтами, и что назрел момент вплотную заняться всеми тремя, не забыв и гельветов. Риму нужны новые провинции. С гораздо б?льшим удовольствием я сказал бы к вам, отцы-сенаторы, о том, что пора заняться реформами, провести аграрный проект и наделить участками те двадцать тысяч граждан, у которых по трое и больше детей. Или о том, что пора провести через комиции[9] антиростовщическую реформу и восстановить квартальные коллегии[10].
К сожалению, сегодня мы заняты другим. И это другое меня беспокоит. Предмет моего беспокойства не только в том, что Луций Сергий Катилина, сын достойного отца своего, обратился против великого Рима. И не только в том, что к нему присоединились достойные в прошлом мужи, как Публий Лентул Сура, не столь давний консул и сам внук прославленного консула, Публия Корнелия Лентула. Предмет моего особенного беспокойства и огорчения – в грозящем нарушении закона, к чему мы, отцы-сенаторы, подошли опасно близко.
Есть три ветви власти – законодательная, исполнительная и судебная. Законодательную ветвь бережно несем мы, сенаторы, вот уже почти четыреста лет, начиная с децемвиров и Двенадцати таблиц. Исполнительную ветвь с честью несут наши консулы, и досточтимые Гай Антоний и Марк Туллий Цицерон, и только что избранные Децим Силан и Лициний Мурена тому примеры, как и многих консулов, им предшествовавших. Я могу здесь вспомнить много ярких и благородных имен, начиная с первых консулов Тарквиния Коллатина и Луция Юния Брута более четырех веков тому назад, продолжая славными именами Аппия Клавдия, Марка Манлия Капитолийского, Гая Лиципия и Луция Секстия, Фабия Максима и Публия Деция Муса, Гая Фабриция и Марка Атилия Регула, Марка Клавдия Марцелла и Публия Корнелия Сципиона, но их, вдохновителей славного Рима, так много, что их перечисление и справедливое их восхваление будет продолжаться до темноты[11]. Судебную ветвь несут наши славные литигаторы во главе с преторами, и присутствующие здесь Луций Флакк, претор Рима, и Квинт Цицерон, и Гай Сульпиций, и выехавший с войсками на подавление мятежа Квинт Метелл тому замечательные примеры.
Эти три ветви власти служат фундаментом Римской республики, причиной ее процветания в прошлом и настоящем, и залогом ее процветания в будущем. Мы воочию видим то, что никто никогда в мире не видел и не испытывал. Любой гражданин Римской республики может проехать от Галлии до Сирии, пользуясь одними и теми же монетами, говоря на одном и том же языке, который все понимают, и под охраной одних и тех же справедливых законов. Я вижу, Катон, что ты согласно киваешь головой, как и другие отцы-сенаторы, потому что это действительно так.
Однако сегодня здесь, в сенате, в этом храме Согласия, звучали другие речи. Нет никакого сомнения, что мудрый Децим Силан говорил искренне, по велению сердца, когда призвал вас, отцы-сенаторы, вынести смертный приговор Катилине и его сообщникам – Лентулу Суре, Цетегу, Габинию, Статилию и Цепарию. Мы знаем, что досточтимый Марк Туллий Цицерон, будучи консулом, не вправе выносить вердикты в этих стенах и оказывать давление на сенат, но его яркая речь тоже не может никого оставить в неведении, что его невысказанный вердикт – смертная казнь. И вот это не может не заставить нас еще раз вспомнить о трех раздельных ветвях власти.
Мы, сенат, не имеем полномочий на приговор, тем более смертный, и тем более в отношении римских граждан. Мы – ветвь не судебная, а законодательная. Наше дело – выработать закон, передать его на рассмотрение ветви исполнительной, и они, в свою очередь, если утвердят, направят его для практического применения ветви судебной. И я, как претор, обещаю рассмотреть сегодняшнее дело по всей строгости закона. Но закона! Есть ли закон, который предположительно нарушил Катилина и его сообщники? Есть. Утвердили его, этот закон, в свое время наши консулы? Утвердили. Теперь дело справедливого суда внимательно рассмотреть все обстоятельства дела и вынести приговор. Если суд не придет к определенному заключению, на то есть поле[12].
Никогда на памяти великого Рима сенат не выносил смертного приговора. Разве Тиберия Гракха приговорил к казни сенат? Нет, его лишил жизни консуляр, верховный понтифик Публий Сципион, выступив как частное лицо. Разве Спурий Мелий погиб от руки сената? Нет, его казнил Гай Сервилий Агала, помощник славного Цинцинната. Разве Гай Гракх был приговорен к смертной казни сенатом? Нет, сенат своим постановлением утвердил не смертный приговор, а чрезвычайное положение, подавив с его помощью движение Гракха. Сенат имеет право передать полномочия, но не карать смертью. Нельзя подменять законодательную власть судебной или исполнительной.
Вы, отцы-сенаторы, можете мне возразить, что больше месяца назад, за одиннадцать дней до ноябрьских календ, сенат принял senatus consultum ultimum, что дало консулам чрезвычайные полномочия, включая право жизни и смерти. Консулам, но не сенату. Сенат не вправе приговаривать гражданина Рима к смертной казни. Я уже не говорю о том, что положение senatus consultum ultimum было принято в другой обстановке, в ожидании похода изменника Манлия с отрядами на Рим. Эта опасность уже давно миновала, войска Манлия блокированы под Писторией, и наши славные легионы во главе с Гаем Антонием и его легатом Марком Петреем близки к завершению своего похода. То, что мы, отцы-сенаторы, продолжаем держаться senatus consultum ultimum, не соответствует ситуации, не благоволит закону и не идет на пользу республике[13]. Все мы знаем, что по законам Валериеву, Порциевым и Семпрониеву вынести смертный приговор, extremum supplicium, римскому гражданину могут только центуриатские комиции.
Я бы не хотел, отцы-сенаторы, оставить впечатление, что я уклоняюсь от вынесения своего личного мнения о судьбе Катилины и его соратников. Или, пуще того, что в мои намерения входит смягчить их справедливое наказание. Или, что вообще было бы неслыханно, что я сам замешан в это дело и пытаюсь спасти их от наказания. Если вы, отцы-сенаторы, спросите меня, какое мое личное отношение к этому делу, я скажу, но это будет моё личное мнение, не вердикт сената, который был бы противозаконным. Я считаю, что справедливый суд может приговорить их – после внимательного рассмотрения дела – к пожизненному заключению и продаже всего их имущества в пользу казны. Но, повторяю, только суд – или народное собрание – вправе сказать последнее слово.
Бессмертные боги определили, чтобы смерть была не казнью, а законом природы, отдохновением от трудов и несчастий. Поэтому мудрые люди всегда встречали смерть спокойно, а храбрые даже с радостью. Бессмертные боги определили, что высшая кара за нечестивое преступление – это тюремное заключение на вечные времена. Отнять у преступников жизнь – это избавить их от многих страданий души и тела и от всех наказаний за злодейства.
Мы знаем, отцы-сенаторы, что единственная тюрьма Рима – не место для заговорщиков[14]. Я предлагаю заключить их под пожизненную стражу, распределив преступников по разным муниципиям. А если кто из жителей муниципиев окажет содействие побегу преступников, они понесут тяжкое наказание. Более того, я предлагаю, что никто – ни по постановлению сената, ни по решению народа – никто не вправе облегчить кару осужденным.
Если сенат выскажется за смертную казнь – это будет беспрецедентный случай. И тогда меткое выражение Марка Цицерона «O tempora, o mores!», произнесенное перед вами, отцы-сенаторы, меньше месяца назад, запомнится потомкам не в отношении Катилины, а в отношении нас с вами, в отношении сената. Неужели эту память мы с вами хотим оставить в истории?
Dixi. (Я сказал).
Оглавление книги
