Книга: Интернет: Заметки научного сотрудника

52. Присяжные заседатели

52. Присяжные заседатели

Эту часть «Заметок» я написал прямо в процессе свершения, сидя в зале суда. Именно так. Причем прямо в свой день рождения. Все началось с того, что меня все-таки дожали на предмет зачисления в жюри присяжных. Делая смелое предположение, что не все мои читатели – граждане США в юридическом смысле этого термина, попытаюсь пояснить, что такое здесь это жюри. Не знаю, как в других штатах, а в Массачусетсе, столица которого – Бостон, каждый американский гражданин обязан отслужить в жюри присяжных раз в три года. Это занимает, по закону, один день или пока не завершится соответствующий судебный процесс. Что может занять и три дня, и неделю. И месяц. Все это время члены жюри не ходят на свою основную работу, находясь под охраной Конституции, но как штык обязаны каждый день занимать свое место в «боксе» жюри. Очень строго говоря, это – почетная обязанность каждого гражданина США. За неявку на эту почетную обязанность без уважительной причины, как указано в повестке, штраф «не более двух тысяч долларов». Массачусетсу в этом отношении повезло. В нескольких других штатах срок «службы» члена жюри – 30 дней.

Раньше мне удавалось отвертеться от почетной обязанности разными способами. Но на этот раз крыть было нечем. Повестка пришла за два месяца до того, с четким указанием дня службы в жюри – дня моего рождения. Я истолковал это как знак, что надо идти.

Явиться надо было в городок Лоуэл, на север штата, и не куда-нибудь, а в верховный суд городка (Superior Court), в восемь утра. Без четверти семь выехал. Прибыл, вопреки ожиданиям, за полчаса до того. Без четверти восемь занял место в зале отбора и заполнил выданную там же форму, в которой был среди многих вопрос о том, до какой степени я дошел в своем образовании. Я честно пометил – PhD.

Что происходило потом – описанию поддается с трудом. К восьми зал был полон. Прибыло 70 вызванных в жюри. До девяти действий не было. Все тихо сидели, никто не возникал. Видимо, потому, что уже натурально в суде. Потом пришел судебный пристав, в форме типа полицейского – щегольская белая рубашка с тремя четкими отутюженными полосками на спине, на поясе наручники, на плече портативная рация, вокруг – значки, бляхи, жетоны. Яркая эмблема на рукаве, желтая с синим – Trial Court of the Commonwealth.

Пристав объявил, что надо еще подождать. Подождали еще час, до десяти. Подошел второй пристав и возвестил, что к нам идет судья и, когда он войдет, всем надо встать. Дверь открылась, пристав громко объявил что-то вроде «Встать, суд идет!» – и все дружно встали. Судья оказался малым лет сорока, в черной мантии, с мягкими манерами. Перемежая речь шутками, он рассказал нам про 200-летнюю историю здания суда, в котором мы находились, напирая многократно на то, как нам повезло, что члены жюри, которые будут вот-вот отобраны, будут сидеть в жюри сейчас, а не сидели там 150–200 лет назад. В те времена, поскольку скакать верхом от судебного здания домой каждый вечер и обратно из дома в суд каждое утро было более чем накладно, члены жюри жили в каморках на чердаке, пока не завершится процесс. Каморки не отапливались, поэтому в потолке зала суда до сих пор можно видеть отверстия, забранные чугунными решетками, через которые в каморки из зала поступал относительно теплый воздух.

К утру, естественно, холодрыга опять была будь здоров, так что члены жюри в кроватках не залеживались и быстренько ссып?лись в зал заседаний.

Усвоив, как нам повезло, мы приготовились к отборочной процедуре. Судья объявил, что из нас в жюри присяжных отберут 12 членов и двоих запасных – итого 14 человек. Конкурс – пять на место, так сказать. При этом, что характерно, вызывать на следующую службу в жюри будут не ранее чем через три года. Неважно, был отобран в жюри или не был. Годится. К этому судья добавил, что отбор произойдет скоро, надо еще подождать. Объявили перекличку и всем выдали желтые, штрафного цвета карточки. На моей было крупно написано: панель номер 5, место номер 7. Хорошо. Одиннадцать часов.

В двенадцать вошел судебный пристав, объявил, что нам дается полтора часа на ланч, и объяснил, где в городе находятся ближайшие харчевни и рестораны.

Теперь настала пора рассказать о том, что вчера, когда я объявил президенту нашей компании, что завтра меня не будет по причине жюри присяжных, он меня морально поддержал и выразил уверенность, что меня не отберут.

– Это за что же? – обиделся я.

– За PhD, – пояснил президент.

– Судьям, – говорит, – со степенями не нужны. Ими, со степенями, манипулировать трудно. А надо, чтобы вердикт был единогласным. С PhD этого никогда не добиться, у них всегда свое мнение будет.

В этом я нашел логику, и с самого утра настроился, что меня быстренько отклонят и я тут же поеду на работу, благо дел там было много. И три года потом об этом можно не думать. Отклонение, впрочем, затягивалось. Пошел в харчевню на ланч.

В час тридцать все опять были на месте. В два наконец нас всех длинной колонной повели на второй этаж, в зал заседаний.

Зал был почти пуст. В центре зала сидели двое негров. Афроамериканцев, значит. Как тут же оказалось, один был подсудимый, другой – его адвокат. Помимо них были стенографистка, судебный клерк и несколько судебных приставов, играющих роль обычных полицейских. Мы заполнили хорошую треть зала на задних рядах.

Судья рассказал суть дела. Подсудимый обвинялся в вооруженном ограблении магазина. Взяли его, похоже, прямо там же. И тут судья изрек такое, что все 70 кандидатов некомфортно заерзали на своих местах. «Дело, – говорит, – непростое. Разбор ожидается довольно длительным. Сегодня у нас среда. На этой неделе, до субботы, ясно, не уложимся. Скорее всего, не уложимся и за три последующих дня, до четверга. А в четверг – День благодарения. Значит, продолжим, скорее всего, еще через неделю, после праздников. В общем, недели через две закончим, я так думаю. Но не обещаю».

Ничего себе, думаю. Одна надежда на PhD, как президент обещал. Иначе такая брешь в работе окажется – до Нового года не разобрать. И вообще, кошмар какой-то – каждый день сюда пилить, если в жюри зачислят. Вот оно, американское гражданство, как боком выходит. Кто бы мог подумать…

Начался отбор в жюри. Точнее, для начала отбор ИЗ жюри. Судья стал зачитывать по порядку список вопросов, и при утвердительном ответе на каждый кандидаты в зале должны были поднять свою желтую карточку с номером. Клерк всех поднявших по номерам записывал.

Вопрос первый: знает ли лично кто-либо из кандидатов самого подсудимого или его родственников? Оглашается список родственников. Пара человек подняли карточки. Их записали.

Вопрос второй: знает ли кто лично полицейского, который производил арест подсудимого, а также кого-либо из полицейских и судебных приставов, причастных к ведению данного дела? Оглашается список полицейских и приставов. Два-три кандидата подняли карточки.

Вопрос третий: не смущает ли кандидатов, что подсудимый – черный, а владелец ограбленного магазина – белый? Не ощущает ли кто-либо из кандидатов, что он/она уже склоняется к тому, что подсудимый виновен? Не ощущает ли кто-либо из кандидатов, что он или она не беспристрастны в такой ситуации?

Человек восемь – десять подняли карточки. Ну, думаю, паразиты, бегут как крысы с корабля. А мне тут оставайся в одиночестве в жюри за всех отдуваться. Такими темпами и запасных не наберется. Вот, будь честным человеком!

Я, конечно, сразу понял, как только в зал вошел, что негр, скорее всего, и виновен. Тем более, как потом прояснилось, что на месте взяли. Но решил я с этой своей небеспристрастностью бороться до конца. И если действительно загремлю в жюри, несмотря на PhD, то буду детально разбирать дело по существу. И если действительно появятся сомнения, beyond the reasonable doubt, что это может быть не он, то оправдаю черного, как пить дать, оправдаю. Но хорошо бы в жюри не попасть.

Следующий вопрос: есть ли у кандидатов веские основания полагать, что зачисление в жюри окажется для них действительно тяжелым или даже невыносимым бременем?

Вот где поперло! Еще бы – до конца месяца заседать! Но не поднял я карточку, потому как, строго говоря, не было бы это для меня тем самым hard-ship, на который судья напирал. Хотелось поднять, но не поднял. Совесть-то все же есть… Я же не мать-одиночка, скажем…

Подняли карточки человек двадцать. Всех опять же переписали. Вопросы закончились. Стали вызывать тех, что карточки поднимал, по одному, к судье, и судья на пару с черным адвокатом с ними персонально беседовал у своего стола. Сайд-бар, по-нашему.

Смотрю – одних после интервью с вещами из зала отправляют. Но где-то каждого третьего из опрошенных не то что домой не отправляют, а направляют прямиком в «бокс» для членов жюри. И сидят они в этом боксе как-то совсем уж обреченно.

В общем, если кто из читателей еще не понял, произошло то, за что, в частности, люблю я эту страну. За разумную рациональность и здравый смысл. Из тех, кто карточки поднимал, и сформировали жюри! И ясно почему! С нами, оставшимися, кто не высовывался, еще беседовать надо, отбор производить. А те, кто карточки поднял на свою голову, уже там – с ними уже и побеседовали, и отбор произвели! Кто, по мнению судьи, не предоставил убедительных аргументов для отсева, куда же его девать? Ясно, что в жюри, куда же еще? Фактически отобран.

Как только я это понял, отлегло у меня. Есть справедливость на этом свете: наличие честности и совести вознаграждается. Но, похоже, только в Америке!

Сижу я, значит, довольный и заканчиваю писать эти заметки. Поскольку время на беседы с поднявшими карточки уже ушло немало. Только подошел к словам: «Так и получилось. Жюри скомпоновали, а нас, остальных, отправили по домам. На три года», – как вдруг слышу, выкликает клерк мой номер – панель 5, место 7. А к тому времени уже набрали в жюри человек 12–13 из нужных четырнадцати, совсем к концу подошли.

Поднимаюсь, недоумевая: почему, как? Что за ерунда? Застали врасплох… Или они решили в итоге, что PhD должен украсить жюри присяжных? В полном наоборот с тем, что мне предсказал президент? Или судья решил провести социологический эксперимент, что там PhD думает по поводу нашей судебной системы?

Подхожу к сайд-бару. Судья наклоняется ко мне и заговорщицки говорит: – Я знаю, что вы карточку не подняли. Но решил вас вызвать, чтобы задать один вопрос: не смущает ли вас то обстоятельство, что дефендант – черный, а плэйнтиф – белый? Точнее, не считаете ли вы с самого начала, что черный, скорее всего, виновен?

Так, ясно. Он почему-то хочет меня не просто так отпустить, а с полным основанием. Чтобы совесть его не мучила. Ну что же, придется ему помочь.

– Смущает, – говорю. – Но я буду с этим своим чувством бороться.

– А почему вас смущает? – спрашивает.

– Ну, – отвечаю, – потому что я знаю статистику по подобной преступности белых и черных. Но понимаю, что к данному конкретному дефенданту это не имеет отношения. Поэтому и буду с этим своим чувством бороться.

– Значит, – уточняет, – вы все-таки считаете, что дефендант может оказаться виновным, причем с определенной и немалой вероятностью?

– Считаю, – признаюсь, – но буду с этим ощущением бороться. И если доводы защиты о его невиновности будут убедительны, то буду счастлив проголосовать, что он невиновен.

Смотрю, поднял глаза судья и смотрит на черного адвоката, что за моей спиной стоит, чуть сбоку. Лица адвоката я не видел, и оборачиваться было неудобно, но кожей ощутил, что тот делает большие глаза и отрицательно качает головой.

– Спасибо вам за честность, – заканчивает наш диалог судья. You are excused. То есть, мол, вы свободны.

Я вышел и поехал на работу. Еще на три года. А там наверняка опять из-за PhD домой отправят.

Так что не судьба мне, видимо, в жюри присяжных сидеть. А интересно было бы.

Оглавление книги