Книга: Интернет: Заметки научного сотрудника

38. Русская эскадра в Бостоне

38. Русская эскадра в Бостоне

В апреле 1975 года два советских военных корабля посетили Бостон в честь 30-летия Победы. Два американских USS в то же время посетили Ленинград по тому же поводу. Я не знаю, к какому классу советские корабли относились, ракетные крейсера, наверное. Да это и неважно. Важно то, что для Бостона это было СОБЫТИЕ. Для меня тоже. Я уже провел в Бостоне к тому времени почти год и натурально стал отвыкать от русского языка.

Тогда «русских» в Бостоне практически не было. За год до этого туда приехала первая партия из ста одесситов, которые практически без следа рассосались в городе. О них я только слышал несколько легенд от студентов Гарварда, изучающих русский язык и помогавших тем одесситам справиться с «культурным шоком», о котором так любят говорить американцы. Я, само собой, захотел с кем-либо из одесситов встретиться, чтобы услышать их впечатления о США, да и немного их поэпатировать. Они-то сюда навсегда, а я (так я думал, ха-ха) буду теперь кататься из Бостона в Москву и обратно и работать в свое удовольствие и там, в МГУ, и здесь, в Гарварде. Худо ли? Меня ведь уже к тому времени в Гарвард на работу пригласили, и посольство наше в Вашингтоне поддержало, что, мол, замечательно, разрядка же, детант… Езжай, мол, в Москву за семьей, и как только, так сразу. В смысле, пардон, тут же и обратно, одна нога здесь, другая там.

Долгие годы потом я это напутствие вспоминал… Ну это так, к слову. Короче, спрашиваю студентов-славистов: где этих одесситов найти? Не терпится с нашими пообщаться, пивка с ними попить. Вроде как «наши танки на чужой земле». А студенты мне говорят: «Тебе это надо? И одесситы только напугаются. Они тут каждого куста боятся, и тем более друг друга». – «Ну все-таки, – говорю, – попытайтесь. Чего им бояться? Они уже здесь. Это мне туда». Ну ладно. Приходит мой славист и говорит, что одесситы действительно напугались. И меня, говорит, отговаривали с тобой связываться, что ты наверняка из КГБ к ним специально подослан. Тем более что некоторые уже обратно хотят. Говорят, что здесь одесских каштанов им не хватает. Плюнул я. Пошли, говорю, сами лучше пива попьем, без этих проблем. Так мы и сделали. Это опять же к слову, чтобы пояснить, что хотелось мне на наши корабли попасть, с нашими моряками за жизнь поговорить, и вообще. Они-то небось Америки не знают, а я бывалый уже.

А в Бостоне форменный ажиотаж по поводу ожидаемого прихода кораблей. «Бостон Глоб» несколько статей напечатала, что, мол, советские морские офицеры – люди глубоко образованные, все по-английски свободно говорят. И что вообще эпоха новая наступает, разрядка и детант. Янки, руси, бхай-бхай (это я уже на наш язык их статьи перевожу). Ко мне в лабораторию буквально паломничество, сотрудники Гарвардской медшколы и Питер Бригам госпиталя, где я территориально работал (теперь называется Бригам и Вимен госпиталь, если опять же по-нашему, по-русски), в очередь становятся, чтобы я их на корабли по блату провел, через заднее крыльцо. Они-то лучше меня знали, сколько народу будет на корабли в очередях стоять.

Наступает день прихода. В утренних газетах – фотографии кораблей и экипажа, парадно построенного на палубе. Ко мне сотрудники уже с газетами идут, восторженно комментировать. Вроде – лук, лук, совсем нормальные люди. Прямо как наши. Зачем же с ними воевать-то? «Здрасьте, – говорю, – а я тут кто такой? Ненормальный, что ли? Чему удивляетесь?» – «Не, – говорят, – ты – сайентист, это не считается. И вообще наш человек. А они – военные». – «Ну, ребята, – говорю, – это вы фильмов насмотрелись». В общем, веду правильную линию – за мир, дружбу и сотрудничество. Это сейчас все тривиально и банально, а тогда – нестандартная была концепция.

Набилось нас человек десять в длинный старый кадиллак одного из сотрудников нашей лаборатории биофизики, и помчались мы в порт. Подъезжаем – полицейские не пускают. Оцепление. Опасаются диверсий против кораблей. Я паспортом размахиваю, свой, говорю. Полицейских это еще более напрягло. «Вот “своих”, русских, – говорят, – мы и опасаемся. Кто еще диверсии будет устраивать? Короче, если вас сами советские моряки на борт проведут, тогда другое дело. А сегодня они на берег сходить не будут, только завтра утром. Вот тогда и подходите».

Обратно поехали. Назавтра опять набились все и туда же. По дороге в порт вижу из машины: батюшки-светы, маршируют наши по бостонской улице, натурально ать-два. Все, естественно, в форме, в бескозырках с ленточками. Чистый сюр. Взвод, или, как у них там в ВМФ, человек пятнадцать– двадцать. Ну ладно, вперед. Приезжаем в порт, а там опять полицейское оцепление. Все, говорят, уже сошли на берег. Не пропустим.

– Так, – командую американцам, – все в машину и в погоню. Там на месте и договоримся.

Помчались. Доезжаем до перекрестка – налево или направо? Или прямо? Я продолжаю оценивать обстановку. «Направо, – говорю, – поскольку в той стороне небоскребы. Куда еще наши пойдут?»

Действительно, вскоре взвод нагоняем. И дальше – совестно вспомнить. Водитель наш, видимо, желая щегольнуть, делает пируэт с разворотом и визгом колес и застывает прямо у взвода. Я выскакиваю из машины и громко: «Здорово, ребята!!»

И оторопел. Поскольку «ребята» – врассыпную. Метнулись кто куда. К стене дома прижались. Лейтенант, который их вел, прыгнул в какую-то подворотню и застыл.

Я говорю:

– Ребята, да вы что? Я же свой.

– Знаем, какой свой…

Это лейтенант, очень неуверенно и заторможенно.

А тем временем мои коллеги по одному выползают из машины и сбиваются в кучу, не понимая, что происходит. Их обилие начинает пугать даже меня.

Я вытаскиваю паспорт и показываю издалека лейтенанту и всем.

– Вот, говорю, – могу паспорт показать.

– Знаем, какой паспорт… – это, опять же, лейтенант. – Товарищи, стоять по местам. Я проверю.

Лейтенант медленно выходит из подворотни и берет мой паспорт. Лицо его начинает расплываться в дрожащей улыбке.

– Товарищи, в самом деле свой.

У товарищей вид такой, какой показывают в кино, когда комендантский взвод уже поставил их к стенке и прицелились, но потом объявили, что начальник передумал.

Я показываю своих коллег и объясняю обстановку. Те, сами напуганные, подходят. Начинается вроде осторожного братания. Все в порядке.

Говорю лейтенанту, что мы из порта, хотим на корабль, на экскурсию.

– Ну, – говорит, – нет проблем. Подходи к двум часам, я выйду. Водка есть, можешь не приносить. Без ограничений.

Так и сложилось. К двум часам в порту уже образовалась огромная очередь жителей и гостей Бостона. Как оказалось, люди стояли по четыре – шесть часов, и так было всю неделю, пока корабли стояли в порту. Это еще было вызвано тем, что ни один из морских офицеров, – а они водили экскурсии, – ни один не говорил по-английски. Все шло на уровне проводки «групп» и поднятия больших пальцев. Первый день водили почти везде, а к вечеру пришла шифровка (о чем мне рассказали офицеры), что американцы в Ленинграде показывают только верхнюю палубу и что нашим следует, раз так, показывать тоже только верхнюю.

В меня офицеры сразу вцепились и обрисовали проблему с экскурсиями. Переводчик на двух кораблях только один, и он всегда при адмирале на раутах. Рауты идут постоянно, не прекращаясь. Экскурсанты задают много вопросов, и только я, как офицеры считали, мог им (офицерам) помочь. Так я и провел на кораблях практически всю неделю, водя экскурсии на пару с очередным офицером, выводя офицерские группы в город и принимая участие в подпольных «застольях».

Дело в том, что офицеры были по ватерлинию загружены водкой, что на самом деле категорически запрещалось. Пили группами (это об офицерах) в каютах на износ с местными полицейскими. С американскими Navy, понятно, не братались – потенциальный враг, можно и в сибирский лагерь загреметь. А полицейские – свои ребята. Поскольку опять же надо было переводить, то я был нарасхват на этих нелегальных попойках. Стука в дверь офицеры боялись, поскольку все знали, что если это доктор, то хана, он стукач. Поэтому при стуке в дверь водка моментально пряталась, стаканы опорожнялись, равновесие из последних сил сохранялось, а пьяные полицейские – хрен с ними, они такие и пришли, басурманы ведь…

Сцены были потрясающие. Пример: сидим мы в кубрике, четыре лейтенанта, несколько полицейских, все лыка не вяжут, один я трезвый, поскольку вроде как на работе – переводить же надо. Полицейские, еле шлепая губами, пытаются выменять у наших офицерские кортики, предлагая взамен за каждый наручники и пистолет. Наши, из последних сил пытаясь вязать лыко, словами и броуновскими жестами просят меня объяснить, что кортики – нельзя, они номерные, номер на них – понял, дура ты полицейская, брат, понял? Копы не понимают, пытаясь в ответ полулежа объяснить, что, guys, brothers, соображать надо, understand, наши же пистолеты тоже с номером, who cares?

Запомнилась одна сцена с экскурсиями. Прибыл экипаж легендарной Constitution, стоящей на причале Navy Yard в Бостоне. Корабль-музей. Моряки пришли в потешной форме того времени, во главе с капитаном-полковником, тоже музейным. Водил экскурсию доктор. Естественно, в своей морской форме. Идем группой по палубе. А металлическая палуба, покрашенная шаровой краской, вся покрыта пупырышками, миллиметра три в диаметре, и в каждом – маленькая дырочка. Я-то сначала думал, что для удобства передвижения, чтобы ноги меньше скользили. Ну, полковник и спрашивает доктора через меня: «А зачем эти пупырышки с дырочками?» Я перевожу. Смотрю, доктор засмущался и говорит мне: Слушай, переведи ему, что я доктор, и ничего в технике не смыслю». Ну, перевожу. Полковник понимающе заулыбался, и мне: «Ничего, – говорит, – все в порядке, never mind».

Провели мы их, проводили, я говорю:

– Слушай, чего это ты дурака валяешь? В чем дело?

– Ну, – говорит, – тебе как своему могу рассказать. В случае ядерного удара включается защитная система, и через эти дырочки под давлением распыляется вода. Корабль идет, окутанный водно-капельным облаком. Радиоактивная пыль не садится. Понял?

– Чего не понять, – говорю, – но неужели они этого не знают?

– А это не мое дело, – доктор говорит, – еще я буду анализировать, знают они что или не знают. Мало ли что они знают…

– Логично, – говорю ему. – Молодец.

Еще событие. Подходит ко мне наш капитан первого ранга, полковник, значит, и просит провести группу офицеров с ним во главе по бостонским магазинам. Джинсы, говорит, дочери обещал привезти, и жене что-то надо. Ну ясно, говорю. О чем разговор? Пошли. Повел я их на Вашингтонскую улицу, в даунтаун. Файлинс там, Джордан Марш, и вообще. Маршируют мои моряки, во главе полковник и начальник политотдела корабля. Я, естественно, иду гражданским шагом параллельно им. Вроде как пасу. А время к Пасхе, извините за каламбур. Вокруг на столбах и стенах висят листочки с крестами, пожеланиями на Пасху, приглашениями на пасхальные мероприятия и прочее. Ну ладно. Слышу, политрук командует: стой, раз-два. Остановились, и политрук поднимает с дороги такой листочек, с крестом-распятием Иисуса и соответствующим текстом, на английском, разумеется.

– Так, – говорит, – опять провокация.

Складывает листочек аккуратно и в карман.

– Для отчета сгодится.

Ну, думаю, точно пойдет на повышение, когда вернется и отчитается. И орден какой непременно получит. За храбрость. Или за отвагу. А может, и оба сразу.

А на улице явный интерес к марширующим. Кто подходит и что-то приветливо говорит типа рус, хорошьо. Кто-то руки приветливо поднимает. Кто из машины свистит, что-то не очень приветливо. Кто кричит дурашливо. Один задницу голую из окна, проезжая, показал. Но не водитель. В целом, однако, интерес положительный.

По моей просьбе полковник согласился группе временно не маршировать. Пошли небольшой толпой. Офицеры делятся впечатлениями. Всех без исключения поразил негр, который ехал в машине. Причем не один негр, а несколько и на разных машинах. Сначала предположили, что это были негры подставные, чтобы показать советским, что и у негров машины есть. Не то чтобы провокация, но обман налицо. «Да нет, – говорю, – у негров тоже действительно машины есть». – «Может, – говорят, – это слуги? Или там рабы? А машина хозяина. Что-то ты заливаешь, что у негров – и свои машины». – «Точно, – говорю. – Век воли не видать». Поверили, но с трудом и нехотя. Помогло то, что еще один негр на машине проехал, с сигарой в зубах. Это наших и доканало. Действительно, раб – и с сигарой, не вяжется.

Пришли в магазин. «Файлинс бейзмент». «Что нужно?» – спрашиваю. Офицеры пока сами не знают, описывают обстановку. Один говорит:

– Давай от противного рассмотрим. Вот моряки наши, они бестолковые. Тратят деньги на ерунду всякую. Один тут якорь купил бронзовый, в пластик запаян. На память. И остальные вроде этого. Что с моряков взять? Дети. А у нас у некоторых семьи. Надо что-то для хозяйства привезти.

А офицерам самим – большинству лет по двадцать с небольшим. Лейтенанты. Одному 21 год.

– Я, – говорит, – только три месяца женат. И жена сказала: «Если не привезешь из Америки что путное, в постель не пущу».

Я чуть не прыснул, но, смотрю, лейтенанты с большим сочувствием к этой речи отнеслись. С пониманием.

– Видишь, – говорят, – а мы пока сами не знаем что. Так что давай помогай.

Оставили мы полковника у стола с джинсами и со своим привезенным сантиметром, чтобы не смущать, и пошли вдоль рядов. И вдруг мой лейтенант завопил – вот, вот ОНО! A был это стол-прилавок с лифчиками. Все, говорит, теперь знаю, что привезти. И полезно, и приятно!

Хорошо, подходим. Девушка тут же к нам подбегает – еще бы, советские моряки, все про них в Бостоне только и говорят. Can I help you, и прочее. Смотрит мой лейтенант оторопело на изделия.

– Слушай, – говорит, – да тут у них размеры другие. Как же быть? Я вот только так и помню – и складывает ладонь полусферой.

Чувствую, ему не до смеха. Надо выручать. Говорю продавщице, мол, в стране, откуда товарищ, другие размеры, и товарищ в затруднении. Как ему помочь?

Продавщица тут же поняла ситуацию, выпрямилась, грудь поставила в правильную позицию, и, не выходя из позиции, говорит мне: «Спросите у друга, у его жены такая же, как у меня, or what?»

Перевожу другу. Он еще больше засмущался, и ШЕПЧЕТ мне:

– Вообще кранты. У моей в три раза больше. Как это объяснить-то?

Ну, я спрашиваю: «А у вас какой размер?» Она говорит: «Тридцать два В».

– Давайте, – говорю ей практически наобум, на автопилоте, – тридцать восемь D.

Засмеялась продавщица, все ясно, говорит. Сделаем, мол, в лучшем виде.

Купили. Повеселел мой лейтенант.

Остальные тоже набрали всякого разного. И полковник уже с джинсами. Выходим.

– Теперь, – полковник говорит, – как насчет журналов. Ну, в общем, сам знаешь каких.

– Ну, знамо дело, – говорю. – А как таможня?

– Нет проблем, – все загалдели, – мы обратно в Североморск, там таможни нет. Веди, в самом деле.

Идем, и тут мой неугомонный лейтенант-молодожен глянул на витрину небольшого магазина, мимо которого проходили. И ринулся внутрь. То был магазин женского белья, а на витрине было то, что поразило его воображение: кружевной пояс для чулок, черный, ОЧЕНЬ узенький, и на нем аппетитно и длинно болтаются эти, с защепками. Ну, все за лейтенантом. Он подбегает к прилавку, и по-русски: «Давай показывай», указывая на витрину. Совсем парня заклинило. Подхожу, объясняю. Достали, показали, привели в практический экстаз. «Сколько?» – это он меня спрашивает. «How much?» – говорю. Они называют сумму. «Ни фига… – стонет лейтенант, и им опять по-русски: «ЗАВОРАЧИВАЙ!» – с характерным взмахом-полуоборотом руки.

– Все, – облегченно стонет лейтенант, – сделано дело. Теперь и обратно можно.

Подошли к журнальному магазинчику «Только для взрослых». В Combat Zone даунтауна, на той же Вашингтонской улице. Входим. Представляете, человек двадцать морских офицеров, все в форме. Верю, что в тот магазинчик никогда столько человек одновременно не входило. Ну просто сюр опять. Вошли, и тут же к журналам типа «Плейбой», что прямо у входа на полках стоят. Были они тогда по 70 центов, как сейчас помню. Теперь не знаю, но чувствую, что не меньше пяти долларов потянут. Зашуршали страницами. Говорю со знанием дела: мол, не торопитесь, пройдите в глубь салона, некоторые, может, любят погорячей. Прошли. А я тем временем любезничаю с матроной немалых размеров, которая у кассы на входе сидит. Расхваливаю советских морских офицеров.

Подходят ко мне смущенные офицеры, что, мол, на тех полиэтилен, запечатано. Смотрю, действительно, запечатано, и лист бумаги висит на стене, что здесь не библиотека. Я – обратно к матроне, так мол и так, можно ли господам офицерам посмотреть. Исключительно из любопытства, но, может, и купят.

Смотрю – матрона начала грузно подниматься со своего рабочего места за кассой. Ну, думаю, труба, скандал сейчас получится. Встала она во весь рост, чтобы всем в глубине видно было, взмахнула рукой, как тот Чапаев, которого она в жизни не видела, и протрубила:

– Для советских моряков ничего не жалко! Рви полиэтилен!

Сорвали мои моряки, повернулись застенчиво друг к другу спинами, чтобы не видно ЭТО было, пошелестели… Покраснели, смотрю, потом один говорит:

– Нет, ЭТО я своей жене не смогу показать. Те, у входа, лучше.

Все согласились. Купили «Плейбой» и подобные. Довольно много. Матрона была довольна. Моряки тоже.

Принес я в лабораторию презент от моряков – огромную банку селедки, несколько буханок черного флотского хлеба и несколько бутылок водки. Хорошо, что в лаборатории датчанин был, который толк в селедке знал. Мы с ним и остальных попробовать уговорили. А водку еще потом долго пили, до самого моего отъезда. Потому что я им разбавлять ее не разрешал. Иначе неаутентично будет. Оставили до моего скорого возвращения из Москвы. Которое случилось только через девять лет… Но это тоже так, к слову.

А завершение визита кораблей – это была феерия. Пронзительный отход кораблей, с которых на весь Бостон играли духовые оркестры «Дунайские волны», «Прощание славянки», и лицо мокрое почему-то, и толпа рыдающих девушек на берегу… Лейтенанты мои действительно не промах оказались, еще и романы за неделю успели закрутить… И бостонцы, срывающие с руки часы на память нашим морякам – уже не лейтенантам, конечно, а матросам. И матросы, царапающие в ответ записки с адресами: деревня такая-то, такой-то район, область… И водяной салют с американских кораблей, которые перекрестно и непрерывно били пышными струями куда-то вверх и навстречу друг другу, и наши крейсеры шли под этими водяными арками, сверкающими на солнце тысячами радуг. И мокрые от этих брызг корабельные оркестры все продолжали и продолжали играть духовые щемящие вальсы… 1975 год.

Оглавление книги