Книга: Аналитика как интеллектуальное оружие

1.2. Западная аналитическая традиция

1.2. Западная аналитическая традиция

Сегодняшние западные плюралистические концепции мира (в основном построенные на идеях постмодернистской культурологии) делают попытку представить все исторические артефакты народов, культур, прошедших эпох, цивилизаций равноценными, равноположенными. Между тем, ещё до I Мировой войны общим местом культурософий было строительство иерархии по принципу: лучше – хуже, перспективно – на обочине (о безнадёжно отставших, вырождающихся – М. Нордау).

В трудах мыслителей Запада (Ш. Летурно, Э. Рекю, М. Эллиаде, О. Шпенглер, А. Тойнби), и русской школы (П.А. Сорокин, Н.Я. Данилевский), даны убедительные попытки развести понятия культуры и цивилизации, показать разнокачественность, разнонаправленность ценностных векторов развития разных цивилизаций, когда развитие Разума (линейный принцип развития новоевропейской и отчасти Русской цивилизации) является не единственно возможной и даже не доминирующей тенденцией мирового развития. Я согласен с Н.Я. Данилевским в том, что фундаментальные цивилизационные элементы не пересаживаются, как редька с одного национального поля на другое. Научно-технические достижения передаются достаточно легко, а вот «культурное ядро» (например, Русское Православие) в основном остаётся в национальных границах (если его специально не разрушают) и распространяется лишь при особых условиях [Данилевский 91]. Эти главнейшие научные принципы, социологические наработки историософии и культурологии никто доказательно не опровергает, однако в угоду политкорректности, выгодам текущего момента, другим популистским клише массовой культуры в целях «промывки мозгов» постоянно искажаются, забиваются, передёргиваются, подвергаются коррекции.

Весьма перспективным представляется развитие социальных технологий с использованием современных подходов к построению основанного на примате науки непротиворечивого и полного способа социального кодирования индивида. Здесь уместно упомянуть о социокодах по А. Шияну [Шиян 02]. Это – объективно лучшее, что есть в мире по этому поводу. Ниже будут приведены отдельные положения, характеризующие эти подходы.

Для понимания сути западной аналитической традиции целесообразно выстроить некоторую концептуальную линию с целью выявления приоритетов того, что мы сопоставляем и изучаем – общекультурные традиции, религиозные клише, массовые стереотипы и социальные институты, их обеспечивающие и поддерживающие. В современном атеистическом западном обществе (несмотря на всё его пропагандистско-религиозное прикрытие) их место занимает демократический консенсус, позитивистский культ Разума (науки) и процедуры его эффективной реализации. Западные учёные исследуют объективные факторы, связанные с прогнозом и верификацией полученных результатов. Ответ на вопрос: «А можно ли при помощи результатов исследования изменить Реальность, прогнуть её в выгодную для себя сторону?» как раз всё ставит на свои места. Прагматизм очевиден и убедителен.

К числу наиболее существенных моментов, определяющих саму суть и силу западной аналитической традиции, является наличие смыслового системного ядра, создание разветвлённой аналитической инфраструктуры сбора и обработки информации на базе современных информационных технологий (IT), наличие признанных авторитетов, имеющих свои школы и приоритетов рационализма и индивидуализма как важнейшей духовной ценности Западного мира.

Западная аналитическая традиция сохраняется, прежде всего, благодаря принципам поддержания её сущностных элементов, сохраняющих основные методы, приёмы, способы, подходы работы со Знанием в целом как культурно-историческим феноменом. Например, Внутренняя партия в чёрных утопиях [Оруэлл 09], принципы функционирования данного общества, управления государством и т. п., включая рационализированную систему ценностей, геополитические, церковные и все иные прочие доктрины, сумма идеологий и технологий их осуществления. От ранее существовавших цивилизаций – Египта, Греции, Европы, Евразии – всегда оставалось некое культурное ядро, которое постепенно передавалось другим народам. Интересная книга [Ван Рейзема 08] посвящена теоретическим вопросам социальной прогностики, экологическим, социальным, духовным последствиям для нашей цивилизации инновационного, массово-информационного ускорения, вызванного современным развитием.

Автор далёк от мысли представить аналитиков в качестве некоего «ордена меченосцев», некоей «интеллектуальной школы каратэ», которая существует только до тех пор, пока жив мастер – учитель и координатор наивысшего уровня. Однако совсем отрицать роль лидера, создателя и носителя традиций тоже нельзя. В науке это также имеет место, например, школа теоретической физики Ландау, которая распалась после его смерти.

В западной аналитической традиции всегда присутствовала эзотерика или некоторое смысловое сакральное ядро. Эзотерическая часть весьма трудно поддаётся вербальному анализу, но, тем не менее, реально существует [Курносов 97Б, В]. Этот культурно-исторический феномен был распространён на всём протяжении человеческой истории в любой культуре – будь то русское православие, исламские и суфийские ордена, тайны Израиля (все его Пророки, мистики, архивы). Концептуальное отличие европейской аналитической традиции от всех других состоит в том, что она, в основном, строилась на рационализме, легко считывающемся в древнегреческой культуре, римском государственном строительстве (римское право), западноевропейских университетах и Реформации, поступательном развитии европейской цивилизации на протяжении последних 450 лет. Она достаточно открыта, рациональна, антропоцентрична, ориентируется на единичного человека, его права, интересы, ценности. Арийско-языческие культы, известные нам, также достаточно открыты, рационалистичны, предсказуемы и нам понятны.

Говоря о средневековой аналитике, в первую очередь необходимо упомянуть астрологию и алхимию. Весьма интересна эзотерика средневековых орденов, системные элементы и знаки-символы для посвящённых в декоре готических соборов, системные элементы в символике европейских эзотерических структур и эзотерической геральдике. Но главным в контексте нашей темы является изобретение прообраза современной финансовой системы тамплиерами: они ввели долговые расписки, своеобразные векселя, систему «денежных переводов», кредитования и т. д. Интересны также «аналитика» инквизиторов на процессах ведьм, теологическая софистика средневековых европейских университетов и т. д.

На рубеже XIX–XX вв. в ряде ведущих европейских стран: Германии, Франции, Великобритании, России была создана «толща» национальной культуры, позволявшая экстраполировать аналитику как вполне самостоятельную сферу прикладного инструментального знания в востребованную научную дисциплину. Хотя по формальным признакам этого не произошло, тем не менее, важнейшие составные части аналитики уже появлялись. Фрагменты этого знания в виде концептуализации идей, планирования, в том числе стратегического, прогностики, дезинформации, использовались целенаправленно и раньше, например, банкирской конторой Ротшильдов в битве при Ватерлоо (1815), германским Генеральным штабом (1866–1871) при Бисмарке, однако здесь можно говорить о качественном отличии – публичной аналитике, общедоступной, самоорганизующей социальную ткань национального государства. Впервые, пожалуй, государственная потребность в аналитике (как национальный проект, императив) возникла для упорядочения, рационализации, планирования организации общественной жизни, прежде всего, в целях вооружений и совершенствования военной государственной службы, но далее и шире – как меры предотвращения социальных беспорядков (сохранения классового мира). Усиление науки, появление учёных как социальной группы во Франции в период последних Людовиков и Бонапарта было вызвано потребностями укрепления централизованного государства, армии. Мобилизационные усилия всех вовлечённых в I Мировую войну (1914–1918) государств показали возможность и неизбежность подобной мобилизации, включающую и интеллектуальные усилия. Россия явила множество примеров ассиметричного ответа, хорошей координации госаппарата, военных мощностей (усилий) и земств (элементов мобилизационного самоуправления). Германия (в меньшей степени Австро-Венгрия [Исламов 02]), создала эффективную военную экономику, основанную на централизованном распределении заказов, сырья, рабочей силы, мобилизации продовольствия, транспорта и всех иных ключевых ресурсов, принципиально (кроме идеологии национал-социализма и рабского труда) не изменившихся и во время II Мировой войны при Гитлере. Мобилизационные усилия Великобритании и в особенности Франции были гораздо более скромными, они почти полностью исчерпывались новыми информационными отделами спецслужб (использование пропаганды и контрпропаганды), техническими новшествами (качественное развитие техники). По-видимому, до начала 30-х годов XX в. эти новые веяния лишь косвенно затронули США, что сказалось в Новом Курсе Рузвельта, в том числе в создании ФБР, и частично описано в концептуальной работе Г. Форда «Моя жизнь, мои достижения» [Форд 04].

При всей очевидности роста управляемости социально-экономической жизни, особенно её мобилизационной и внутриполитической составляющих, на рубеже веков, вовсе не очевидна их концептуальная составляющая, в том числе влияние выдающихся умов, «мозговых трестов», неявна востребованность качественно новой всеобъемлющей системной аналитики. Расщепление сложнейших реальных цивилизационных процессов на лабораторные социологические дефиниции неизбежно сталкивается со схематизмом и субъективизмом, которые не предотвращаются ни системным, ни иным методом моделирования, направленным на устранение прогнозируемых ошибок анализа [Ван Рейзема 08].

В числе работающих методологических приемов, применяемых в западной аналитической традиции, следует отметить принцип семеричности. В статье «Магическая семёрка плюс-минус два: о некоторых ограничениях нашей способности обрабатывать информацию» психолог Джордж Миллер задаётся вопросом о том, почему нам так нравится группировать вещи по семь: семь чудес света, семь смертных грехов, семь дней недели [Миллер 56]. По мнению автора, в этом отражается структура нашего познания: семь – то количество «порций» информации, которое человек безтруда удерживает в краткосрочной, «оперативной» памяти.

В царской России 1914–1916 годов, по сравнению с другими государствами, был самый крупный государственный сектор, включавший большую часть железнодорожного транспорта, военную промышленность и многое другое. Идея государственного регулирования (пусть косвенного) в виде национального госкапитализма носилась в воздухе, её приверженцами и носителями были многие промышленники, технические специалисты, вовсе не только большевики. Наверное, это и была смутно осознаваемая идея государственного социализма, позднее практически развитая в Госплане, ГОЭЛРО, первых пятилетках. Н.А. Кондратьев и его коллеги по Госплану дали первые адекватные математические модели сбалансированного сосуществования госсектора и мелкотоварного производства в рамках НЭПа (1921–1928). Но потом по экономической науке так «шарахнули», что не осталось ничего, кроме марксизма. Конечно, здесь всё не так просто, это отдельная тема для анализа. Главное состоит в том, что у нас пресекли все источники развития. До 1917 года российская наука занимала достойное место. Представители интеллектуальной элиты России учились за границей, знали по 5-7 языков, были в курсе основных достижений по своему предмету. Можно для примера привести книги Этьена Кандильяка: как только они появлялись во Франции, следом издавались в России.

Кондильяк (Condillac), Этьен Бонно де (1715–1780), французский философ, католический священник, основоположник сенсуализма и один из основоположников ассоциативной психологии. Член Французской академии (1768). Основные работы: «Опыт о происхождении человеческих знаний» (1746), «Трактат о системах, в которых вскрываются их недостатки и достоинства» (1749), «Трактат об ощущениях» (1754), «Логика» (написана для средних школ по просьбе польского правительства, 1780), «Язык исчислений» (1798) и др. Отвергая картезианскую теорию врождённых идей, стремился объяснить все психические процессы (воспоминания, мышление, волю) преобразованиями чувственных ощущений (sensations), считая их единственным источником познания. По его мнению, изначально каждый человек – некая «статуя», постепенно оживающая под воздействием эволюционирующих ощущений. Существование первичных качеств материального мира как некой определённой посылки философ исключал из своей системы миропонимания; по его мнению, телесная и духовная субстанции могут сосуществовать, но обе принципиально непознаваемы. Разделяя сенсуализм Локка, Кондильяк тем не менее отрицал роль рефлексии в качестве специфического источника знаний людей. Его творчество оказало существенное воздействие на французский материализм XVIII столетия. Логика мыслителя, трактуемая им как общая грамматика всех знаков и включавшая также и математику, была весьма распространена в интеллектуальной традиции Западной Европы рубежа XVIII–XIX веков.

В разработках и практической деятельности русских учёных этой поры было много новых концептуальных подходов, это было не повторение морально устаревших идей, выработанных до 1914 года, а выдвигались вполне новые креативные идеи, во многом опережавшие и превосходившие тогдашние мировые научные идеи управления социумом. Причём, в отличие от концептуально важных, но практически не применимых теоретических построений Ф.М. Достоевского, Д.И. Менделеева, В.А. Обручева, они имели технико-экономическое обоснование, что давало в руки тогдашнего политического руководства реальный инструмент органического роста народного благосостояния. К слову сказать, позже, до самого конца советской власти, все другие попытки подобного рода, хотя и не столь глобальные, но носящие концептуальный характер (локальные, ограниченные экспериментом) оказались недовостребованными и провалились при идеологической доминанте коммунизма (Г.М. Маленков, Н.С. Хрущёв, А.Н. Косыгин, Н.И. Рыжков, школа А.Г. Аганбегяна). Наверное, при всём этом нельзя отрицать, что национальные потребности реструктуризации в период 1914–1929 годов породили блестящую плеяду высших управленцев, администраторов-практиков, учёных, аналитиков, научные школы мирового уровня (Н.И. Вавилов, Н.Н. Крестинский, А.В. Чаянов), увы, непревзойдённые до сих пор.

По окончании I Мировой войны страны Антанты получили многомиллиардные контрибуции, сохранили колонии, им не было большого смысла что-то коренным образом менять в своём политико-управленческом бытии. По-настоящему пришлось «напрягаться» только России и Германии, поэтому именно они в последующие годы оказались способными сделать индустриально-технологический рывок. После поражения своей страны в 1918 году один известный немецкий профессор практически в одиночку составил убедительный план технического переоснащения Германии (сопоставимый с разработками нашего Госплана СССР), были и другие высококлассные специалисты-экономисты Веймарской Республики, они в целом удачно начертали планы преобразований, которые потом во многом осуществил Гитлер. После военного поражения в 1945 году Германия развивалась по стратегическим разработкам Людвига Эрхарда. В его книге [Эрхард 93] вопрос стоит о благосостоянии для всех, о социализации прогресса и прибыли, фактически он является отцом социальной рыночной экономики. Любопытно в этом отношении сравнить Германию и СССР. Когда говорят о «германском чуде», обычно вспоминают великого экономиста Эрхарда, но забывают, что главную роль в восстановлении ФРГ сыграл великий германский политик Конрад Аденауэр. Его заслугой является то, что он не позволил разогнать генералов немецкой промышленности. Судили лишь политических и уголовных преступников, но не специалистов. Германский крупный бизнес, монополии не пострадали даже в результате Нюрнбергского процесса, специалисты работали.

Несмотря на два крупнейших общегосударственных поражения (1918, 1945) в Германии оставалась профессиональная национальная элита, сохранявшая аналитическую традицию эффективного госуправления, невзирая на любые трансформации. Её никто тотально не истреблял (как это произошло в нашей стране), она могла функционировать даже часто вопреки тоталитарной идеологии. Это касается деятельности Генерального штаба, касты высших управленцев, директората крупнейших промышленных монополий, академической профессуры университетов, выдающихся инженеров, изобретателей, в том числе этнических немцев, живших за пределами рейха (США, Швейцария, Швеция, Восточная Европа). Что касается русской эмиграции первой волны, она также сохраняла и приумножала культурную традицию – свою, Серебряного века, однако никакого реального воздействии на СССР она не оказала.

В Германии оставались также общественные институты и соответствующая инфраструктура социального взаимодействия, а не только элита. Именно через эти институты и происходила социализация аналитического продукта.

В СССР, к сожалению, такие структуры были настолько узко направленными, что это исключало действительно междисциплинарный системный анализ проблем. С распадом великой державы в 1991 году стало ещё хуже: даже такие «эрзац-институты» были деструктурированы в России за 5-7 лет, а в ряде стран СНГ, например, в Украине, ещё быстрее – всего за год.

Германская аналитика всегда была стратегична, нацелена на ключевые внешние звенья, а не только на планомерный подъём всей социальной ткани общества, как это делалось в США и декларировалось в СССР. Общеевропейский Синдикат угля-стали-электроэнергии – вот та заветная ключевая цель, которую немцы дважды пытались осуществить, и лишь теперь, в XXI веке, им это вполне удалось сделать. Экономическая доминанта в Европе означает политическую интеграцию на германских условиях и во имя их национально-политических интересов. На воплощение этих планов всегда была заострена их аналитика. Кризис в Греции, Испании, Португалии – во многом рукотворный результат такой политики.

Наиболее яркими представителями немецкой аналитической школы, которая проявила себя, прежде всего, в военной сфере, являются Герхард Шарнхорст, Август Гнейзенау, Альфред Шлиффен, Х. Мольтке Старший, К. Клаузевиц. Подходы, близкие к системному анализу, практиковались спецслужбами кайзеровского генштаба под руководством полковника Николаи, а позже в «Отделе армий востока» Гелена в вермахте. Есть смысл напомнить также об отце германской геополитики Карле Хаусхофере и его «Журнале геополитики» (основан в 1924 году), первом периодическим издании, учреждённом представителями данной отрасли знания специально для развития и пропаганды геополитических идей [Хаусхофер б/г]. Вполне естественно, что вокруг этого журнала сформировалась группа видных теоретиков, это К. Хаусхофер, Э. Обет, О. Маулль, Э. Банзе, В. Зиверт, К. Росс, И. Кюн, Р. Хенниг и К. Вовинкель. Идеи А. Хаусхофера и ряда его единомышленников отражены в их статье (1928), предваряющей сборник «Основы построения геополитики» (Bausteine der Geopolitik). Суть их в следующем: «геополитика является учением о связи политических событий с земными пространствами»; она является «оружием для политического действия и путеводителем в политической жизни». Благодаря этому геополитика «становится нормативной наукой, способной направлять практическую политику». Вокруг «Журнала геополитики» сплачивались его сторонники, чтобы при помощи статей, сообщений, критики описывать происходящие в мире политические события. В 1924 году также было создано «Геополитическое общество», во главе которого встал Адольф Грабовски. Был принят устав Общества, который определил его цели и задачи, а также организационную структуру и процедурные вопросы. Таким образом, ещё в период Веймарской республики в Германии был создан своеобразный аналитический центр, преимущественно занимавшийся вопросами геополитики.

Г. Шарнгорст (Scharnhorst) – прусский военный деятель, генерал (1807), начальник Берлинского военного училища. Во время войны с Францией в 1806 был начальником штаба главнокомандующего герцога Брауншвейгского, участвовал в сражениях. С 1807 начальник Генштаба и председатель комиссии по реорганизации армии. С 1808 возглавлял вновь созданное Военное министерство. Вместе с А. Гнейзенау и К. Клаузевицем значительно улучшил организацию армии и подготовку офицеров, осуществил прогрессивные изменения в тактике, сокращение срока службы (в результате был создан обученный резерв) и подготовил введение всеобщей воинской повинности в 1814 году. Был сторонником войны против Франции и по требованию французского правительства в 1811 году уволен в отставку. Во время Освободительной войны 1813 года был начальником штаба Силезской армии генерала Г. Блюхера.

Август Гнейзенау (Gneisenau), прусский генерал-фельдмаршал (1825). После разгрома Пруссии Наполеоном он вместе с Г. Шарнхорстом работал над реорганизацией прусской армии. В 1813 генерал-квартирмейстер, а затем начальник штаба Силезской армии. С 1817 член прусского Государственного совета, с 1830 главнокомандующий прусской армией.

Альфред Шлиффен (Schlieffen) германский военный деятель, генерал-фельдмаршал (1911). Один из идеологов германского милитаризма. Автор германского плана войны (1905). Свои взгляды на способы ведения войны и боя изложил в уставах, наставлениях и др. официальных документах германской армии, а также в ряде военно-теоретических и исторических работ [Шлиффен 11, 38]. Будучи последователем К. Клаузевица и X. Мольтке Старшего, Шлиффен отстаивал идею быстротечной войны, окружения армий противника путём стратегического охвата и разгрома его в большом генеральном сражении. Шлиффен преувеличивал роль полководцев в войне, отрицал возможность фронтального прорыва. Поражение Германии в I Мировой войне вскрыло несостоятельность идей Шлиффена, однако его взгляды оказали большое влияние на формирование германской военной мысли в межвоенный период (1918–1939) и ныне имеют сторонников в ФРГ.

Несколько отдельно стоит сказать о системе Аненербе (Ahnenerbе), Наследие Предков, охватывающей до 50 Институтов Третьего Рейха [Васильченко 05], [Гросс 06], [Катер 97]. Финансовые затраты на их создание, как отмечают многие специалисты, были сопоставимы с затратами на создание атомной бомбы в Штатах. Вопрос о степени «научности» Аненербе достаточно спорный. С одной стороны, можно констатировать, что это была целая система научных трестов, в целом отвечавшая требованиям времени (целям обеспечения управляемости социума в многомерном контексте) и формам организации научного исследования – они были междисциплинарными, прикладными, включали полевые исследования и т. п. Именно это обстоятельство, выражающееся в организационной силе этой структуры, вызывает восхищение простаков. Тайная организация Аненербе благодаря воле Гитлера и невиданным стараниям Гиммлера стала научно-исследовательской структурой в рамках СС. Эта организация занималась поиском следов древних цивилизаций и их знаний, которые верхушка Третьего рейха хотела использовать против всего человечества. Приоритетными задачами для Аненербе считались управление сознанием людей с помощью магических манипуляций и разработка новых технологий для генетического создания «сверхчеловека». Второе Управление Аненербе, занимавшееся проблемами магии Востока и Запада, изучало осуществимость предвидения и возможного изменения будущего, а также уничтожения и воскрешения недочеловека колдовскими методами, зомбирования и оборотничества.

Справедливости ради скажем, что параллельно в то же самое время в СССР создавались структуры для занятий похожими вещами. Так, в 1934–1946 годах А.Н. Леонтьев (будущий академик-психолог, а тогда ещё не известный никому энтузиаст) осуществлял эксперименты, притом успешные, по кожному зрению. Результаты этих экспериментов опубликованы в сборнике его трудов только в наше время (1988).

В 1919 году П.П. Лазарев создал в Москве институт биологической физики, где вели работы по ионной теории возбуждения, кинетике реакций, идущих под действием света, исследовали спектры поглощения и флуоресценции биологических объектов, а также процессы первичного действия на организм различных факторов внешней среды. Позже такие институты были созданы и в других странах. В 20-е годы. Н.К. Кольцов сформулировал концепцию о молекулярной структуре гена и матричном механизме передачи наследственной информации. С 1920 по 1940 год вышел ряд книг, оказавших глубокое влияние на последующее развитие биологии в СССР: «Биосфера» В.И. Вернадского (1926), «Теоретическая биология» Э.С. Бауэра (1935), «Физико-химические основы биологии» Д.Л. Рубинштейна (1932), «Организация клетки» Н.К. Кольцова (1936), «Реакция живого вещества на внешние воздействия» Д.Н. Насонова и В.Я. Александрова (1940).

Моё экспертное мнение об Ананербе сложилось во время длительной служебной командировки в Берлин на основе бесед с различными отечественными и немецкими учёными и специалистами. В целом, если судить объективно, исходя из имеющейся информации, то научные результаты Аненербе незначительны. Это была очень своеобразная форма саботажа интеллектуалов, пытавшихся использовать возможности Третьего рейха в личных целях. Долгое время Аненербе не входил в структуру СС и существовала, главным образом, на пожертвования. Но Гиммлер очень хотел иметь собственную академию наук, поэтому уделял этому институту большое внимание. Состоявшие в нём учёные либо продолжали научные исследования, либо разрабатывали завиральные идеи рейхсфюрера о… полой Земле (!). Постепенно возникла мощная бюрократическая структура, где нашлось место и археологам, и геофизикам, и фольклористам, ну и, естественно, аферистам от науки.

Аненербе дублировал научные структуры Розенберга, конкурировал с грабящими европейские музеи зондеркомандами Геринга, открывал школы, подобно Министерству просвещения, и занимался выведением новых сельскохозяйственных культур и пород животных. Кроме того, он обслуживал и СС – придумывал новую религию и ритуалы, гербы, атрибутику и т. д. Сейчас от всего этого сохранились только новогодние глиняные светильники с прорезями в стенках и свечкой внутри.

Короче говоря, Аненербе занимался тем же, что и все прочие научные организации Германии. В первую очередь боролся за собственное существование: добывал госфинансирование, уничтожал конкурентов, подгребал под себя научные ценности. И очень быстро превратился в неповоротливую многоступенчатую структуру, все звенья которой были озабочены только одним – доказать военную ценность своих исследований, чтобы их не закрыли, а персонал не отправили на Восточный фронт. Вот и придумывали историки, филологи, растениеводы и специалисты отдела по изучению средневековой латыни оборонный смысл своим изысканиям.

Одним из важнейших направлений в деятельности Аненербе было исследование «мирового льда». Гиммлер считал эти исследования важнейшими и проповедовал, мол, интуитивная доктрина (!) «мирового вечного льда» утверждает, что никакого вакуума в космосе нет, а всё пространство заполнено водородом и кристаллами льда; звёзд на небе всего несколько, а мы видим лишь во множестве куски льда, освещённые немногочисленными солнцами, так что вся астрономия – еврейский обман, и его требуется разоблачить.

Масса мифов ходит об экспедиции СС в Тибет в поисках Шамбалы. Возглавлял её Эрнст Шефер, талантливый учёный, ранее дважды побывавший в Тибете в составе американских экспедиций. Именно он открыл, что легендарный «бамбуковый медведь», он же «медведь Давида», к настоящим медведям отношения не имеет, это крупный барсук. С тех пор это животное называют большой пандой. В СС Эрнст вступил еще в студенчестве, а после удачных экспедиций Гиммлер присвоил ему сразу звание унтерштурмфюрера (лейтенанта). Шефер рассчитывал, что протекция рейхсфюрера поможет ему в организации экспедиций, но у СС элементарно не было на это денег. Учёный сам нашёл богатых спонсоров для экспедиции на период 1938– 1939 годов и категорически отказался осуществлять её как мероприятие Аненербе. Единственную уступку сделал, согласившись на официальное название «Экспедиция СС под руководством Шеффера». Стоит ли говорить, что настоящий учёный и не думал искать никакую Шамбалу, а занимался лингвистическими исследованиями и изучением природной среды. Вера Гиммлера в чудеса открывала дорогу в Аненербе разным шарлатанам. Некий полковник люфтваффе Шрёдер-Штранц предложил ему своё чудо-оружие – «радиоактивный аппарат», способный не только истреблять врагов, но и находить нефть под землёй. И, естественно, получил не только «добро», но и целый исследовательский отдел. Шизофреническая мысль самого Гитлера, что в германских недрах просто обязано быть золото, побудила верного Гиммлера создать целый эсэсовский батальон лозоходцев, а в Аненербе вплотную занялись рудознатством и… алхимией (!). Некоторые эсэсовские «старатели» так всю войну и провели в поисках разного рода легендарных кладов и сокровищ, разумеется, тщетно.

Наибольших результатов достиг Аненербе в археологических раскопках. Не только на территории Германии, но и на оккупированных землях эсэсовские историки искали свидетельства превосходства и первородства арийской расы. Они смело выдвигали теории первичности всего германского. Конечной целью исследований было доказательство, что все древние цивилизации, включая египетскую и древнеримскую, возникли из немецкой. И что вообще вся Земля раньше принадлежала германцам. В существующих сегодня мифах об Аненербе отправной точкой служит так называемое Памятное издание (1939). Это фолиант в тысячу страниц, изданный небольшим тиражом с рекламной целью. Его подносили потенциальным спонсорам, а потому содержание его имело мало общего с действительным положением дел. Тут расписывалась работа несуществующих отделов и рассказы о несостоявшихся экспедициях в Южную Америку и Персию. Огромное место занимали описания работ по ландшафтной символике, исследованиям рун и древней письменности, родовых эмблем и геральдики. Всё это создавало ощущение погружения в тайные мистические глубины. Оказывается, в условиях хронического безденежья исследования по проекту Аненербе умудрялись проводить в Англии, Швеции, Италии, Норвегии, Голландии, Бельгии, Греции и Малой Азии. На цветную карту мира были нанесены 122 точки на территории Америки и Азии, где якобы побывали эсэсовские исследователи. И этот блеф до сих пор туманит мозги нынешним журналистам и кинематографистам. Многие люди искреннее увлекаются таинственным, не зная оборотной стороны медали. Справедливости ради скажем, что и в других странах шарлатанов от науки всегда хватало. Чем «научнее» были деятельность советского академика Т.Д. Лысенко, почти вся наша гуманитарная наука-пропаганда до конца 80-х годов и официальный запрет Президиума АН СССР подвергать сомнению теорию относительности А. Эйнштейна?

Впрочем, среди учёных и лжеучёных Аненербе нашёлся и настоящий людоед доктор Рашер, проводивший в Дахау изуверские опыты над людьми. По иронии судьбы он закончил свои дни заключенным в этом же Дахау. Так же и проект Аненербе, порождённое гитлеровским режимом, умер вместе с ним. Осталась поучительная история, её сильная сторона в организации процесса, слабая – целеполагание. Лидеры фашистского движения в Германии были мистиками и метафизиками, а аналитика строится преимущественно на логических построениях, разработанных в рамках диалектического метода познания мира. Я написал про Аненербе лишь для того, чтобы показать пример организационных усилий руководителей государства по достижению поставленных целей. В современной аналитике тоже следует учитывать эту организационную сторону, которая играет существенную роль. Приведенный пример показывает: что при определенных условиях можно консолидировать большие интеллектуальные силы на решении каких-либо целей и задач, актуальных для общества и государства, но при этом по сути абсурдных. Естественно, эти задачи из-за своей мистической основы всегда нереальны.

Если попытаться абстрагироваться от интеллектуальных спекуляций на эту тему, политической идеологии и обвинительных ярлыков, и выйти на более высокий уровень обобщения, то можно сказать, что в 30–40-х годах прошлого века в США, Германии, СССР, Великобритании, несмотря на их специфику, были развернуты полномасштабные научно-аналитические структуры, обеспечивавшие сопровождение государственной политики и экономики, военного дела.

Интересно проследить динамику становления аналитики как научной школы на примере США. Первый мощный блок идей, вошедших в мировую аналитику, появился еще в XIX веке и был связан с геополитикой. Американская геополитическая школа сформировалась под влиянием разработок военно-морского историка адмирала Альфреда Мэхена (конец XIX – начало XX вв.). В работах «Влияние морской силы на историю (1660–1783)» и «Заинтересованность Америки в морской силе» Мэхен выдвинул концепцию «морской силы» как фактора, обеспечивающего безусловное геополитическое превосходство. Именно обеспеченность страны морскими базами и торговым флотом, а также мощь военного флота делают её великой державой, решающей судьбы мира, а морская цивилизация обеспечивает более благоприятные условия для развития. Видя в истории противостояние морских и сухопутных держав, Мэхен предложил использование в качестве глобальной геополитической стратегии принципа Анаконды – удушения противника путем морской блокады его стратегических объектов.

После I Мировой войны западная аналитика развивалась, прежде всего, в русле новых геополитических представлений. Дальнейшее развитие было связано с именем английского учёного X. Маккиндера (конец XIX – середина XX вв.), его иногда называют отцом-основателем геополитики, хотя сам он этого понятия не употреблял. В период 1903–1908 он возглавлял престижное учебное заведение – Лондонскую школу экономики и политической науки, является автором многих терминов понятийного аппарата геополитики. Идеи Маккиндера сначала воспринимались как некие абстрактные схемы, не имеющие, на первый взгляд, практического значения. Однако с течением времени они легли в основу многих геополитических теорий и аналитических школ.

История американской армии это отдельная тема, здесь же обратим внимание на ряд моментов. В XVIII в. привлечение сотен французских офицеров помогло реформировать американскую армию.

История США и их армии покоится на мифах с самого начала возникновения этого государства и его Вооружённых Сил. Независимым государством США стали не 4 июля 1776 года, а 10 лет спустя. В 1776 году начался мятеж, а затем партизанская война части североамериканских колоний против британских властей. А избранный непонятно кем президентом США бывший полковник британской армии Джордж Вашингтон скитался по сельской местности, скрываясь от крупных частей британских войск. В конце концов, британские войска победили бы разрозненные шайки мятежных колонистов, но в 1783 году войну с Англией начала Франция. Французский флот доставил в Северную Америку значительные силы французской армии. Действиями французской армии и флота английские войска в Северной Америке были разгромлены и капитулировали. И только тогда на политической карте мира появились США, отблагодарив своих французских друзей весьма своеобразно: в 1803 году, воспользовавшись занятостью Франции войнами в Европе, американцы отобрали у неё Луизиану – последнюю французскую колонию в Северной Америке. На территории этой бывшей французской колонии было создано несколько североамериканских штатов. Но когда американцы захотели проделать аналогичный фокус с Англией – отобрать у неё Канаду, также воспользовавшись её занятостью войной с Францией, то эта война для американцев чуть было не закончилась потерей недавно полученной независимости. В 1814 году английская армия сожгла американскую столицу вместе с Белым Домом. И после этого в течение 84 лет американцы не рисковали сталкиваться с армиями европейских государств, отводя душу на индейцах и мексиканцах, да ещё истребив друг друга числом 1 млн человек во время Гражданской войны (1861– 1865). Эта война оказалась столь кровавой (население США в то время составляло около 30 млн человек), потому что генералы и офицеры северян и южан имели очень смутные представления не только об оперативном искусстве, но и об элементарных основах тактики. А дисциплина в обеих армиях была, пожалуй, ниже, чем у действовавшей в России в годы гражданской войны армии Махно.

Накануне II Мировой войны США были слабы в военном и разведывательно-информационном плане, они были вторичны, фактически копировали европейские методы и приёмы организации, да и в целом были весьма провинциальны. Кризисы в периоды 1929–1933 и 1934–1937 гг. потрясли американское здание до основания, вполне оправиться от них они смогли только в ходе глобальной войны. Но сам ход событий и географическая удалённость от основных театров военных действий сделали США лидером Западного Мира и, наряду с СССР, лидером антигитлеровской коалиции. Новые задачи в Европе и Тихом океане, а также необходимость координации действий с союзниками (Францией, Великобританией, Китаем, СССР – планирование, поставки по ленд-лизу, обмен развединформацией, развёртывание многомиллионной армии со всеми необходимыми вооружениями, а также и флот), в конце войны атомный проект, а также послевоенное устройство Западной Европы и Азии, отбрасывание коммунизма, план Маршалла – резко изменили характер государственного управления Штатов, грандиозно усложнили характер и форматы решаемых задач. На место провинциального изоляционизма, доктрины Монро, пришла многовекторная наступательная политика во всём мире, где Америка определилась со своими интересами. Оказались востребованными геополитические подходы и стратегические ориентиры, разработанные ещё в самом начале XX века, до I Мировой войны, советником президента США Вудро Вильсона полковником Э. Хаузом [Хауз 43] о превращения США в мирового лидера, идеи Дж. Кейнса о приоритетном (вместо меркантилизма) росте государственных затрат, вложений в инфраструктуру, технологические инвестиции, заработали инвестиционные механизмы развития науки.

В этих условиях опережающими темпами росли научно-аналитические, управленческие структуры разного порядка, создавались спецслужбы. В годы войны, как никогда, стало ясно, что наука может внести огромный вклад в дело обеспечения безопасности страны, и с тех пор американское правительство стало считать науку и технику областями, заслуживающими его поддержки. По окончания II Мировой войны (в отличие от армии и флота) эти структуры не только не сократились, но и стали главным инструментом американской внешней политики. С тех пор, примерно с 1948 года, «фабрики мысли» образовали сложную многомерную ткань, сеть центров, фондов, лабораторий, СМИ, учебных заведений разного профиля, адвокатских контор, неформальных объединений государственных чиновников, сенаторов, групп лоббирования – они-то и реализуют на сегодня потенциал экспертно-аналитического сообщества в США [Диксон 86].

Наибольший рост этих структур происходил в период с конца 40-х до конца XX столетия. Основы национальной научной политики США в XX веке сформулировал выдающийся организатор научных исследований Ванневар Буш, он представил в июле 1945 года президенту США Трумэну доклад «Наука – безграничные рубежи», приравнявший завоевание новых границ человеческого познания к важнейшим стратегическим целям развития американской цивилизации «в пространстве и времени».

«Модель науки» по Ванневару Бушу включала три элемента: (1) федеральное правительство, (2) университеты и колледжи, (3) промышленность, за которыми были закреплены и расписаны конкретные роли. Федеральное правительство должно было финансировать большую часть фундаментальных исследований в университетах и колледжах, а частные промышленные компании – доводить разработки до коммерческого использования.

В мае 1950 года был создан Национальный научный фонд США (НФ), а после запуска советского «Спутника» в ноябре 1957 года законодательно учреждён пост Советника по науке и Совет научных консультантов при президенте США. В 1961 году было создано Управление по науке и технике, преобразованное в 1973 году в Управление научно-технической политики (советник по науке при президенте США является его директором). Окончание «холодной войны» позволило впервые с 1940-х годов переориентировать науку на сугубо мирные цели. В 1994 году Клинтон и Гор объявили об отходе от «модели Ванневара Буша» и переходе к «коммерциализации науки» путём сокращения федеральных расходов на военные НИР и предоставления «полной свободы рук» частному сектору. Главным научным приоритетом стало не расширение фундаментальных знаний, а увеличение «доли корпораций на мировых рынках».

Эта попытка выстроить эффективную национальную научную политику на принципах «коммерческой модели» потерпела неудачу, потому что проявилась «органическая» несовместимость науки с рыночным функционированием современной экономики США. Демилитаризация научной деятельности лишь на первый взгляд освободила науку от «ауры сверхсекретности», так как коммерческое использование результатов научных исследований обернулось установлением ещё более жёсткого режима коммерческой тайны.

В США всё чаще стали встречаться учёные-предприниматели, совмещающие преподавание и научные исследования с работой в коммерческой фирме, нередко специально созданной ими же (иногда с коллегами из своего или других академических центров) для практической реализации собственных научных открытий.

В период 1991–2000 гг. число академических центров, активно занимающихся патентованием своих изобретений и выдачей лицензий, увеличилось на 42 % количество вновь основанных фирм для использования запатентованных изобретений и открытий более чем вдвое, число полученных патентов в 2,5 раза (с 1,3 до 3,2 тыс.), а нетто-доходы от их использования в 5 раз (с 200 млн до 1 млрд долл.). Федеральные расходы США на НИР в 1940 году составляли 250 млн долл., в 1948 – чуть менее 1 млрд, в 1957 достигли 3 млрд, в 1960 году подскочили до 8 млрд, а впериод 1967–1971 годов уже превышали 16 млрд долл. в год.

США вступили в новое тысячелетие, уверенно сохраняя своё мировое лидерство в сфере НИР. Расходы на проведение НИР в 2000 году в абсолютном выражении вышли на рекордный уровень в 276,2 млрд долл.; в относительном выражении они составили 2,64 % ВВП США. В абсолютном выражении Соединённые Штаты тратят на НИР больше, чем остальные шесть стран «Большой семёрки» (Великобритания, Германия, Италия, Канада, Франция и Япония), вместе взятые, это 40 % общемировых расходов на НИР. В мире из около 240 млн лиц с высшим образованием, которых международная статистика относит к категории «учёные и инженеры», около 22 % – самое большое их число – трудятся в США.

В 2011 году государственным и частным секторами было потрачено на НИР 405,3 млрд долл., что составляет 2,7 % ВВП страны.

В формирующемся многополярном мире складываются 4 главных центра научного прогресса, это США (35 % мировых расходов на НИОКР по паритету покупательной способности), Евросоюз (24 %), Япония и Китай (примерно по 12 %). К сожалению, Россия в группу лидеров не входит – на нашу долю приходится менее 2 % мировых расходов на НИОКР по паритету покупательной способности и 1 % по обменному курсу. Таким образом, мы отстаём от США по расходам на НИОКР в 17 раз, от Евросоюза – в 12 раз, от Китая – в 6,4 раза, от Индии – в 1,5 раза [Рогов 10], [Решетняк 05].

В 2002 году за счёт средств американского федерального бюджета финансировалось 28,3 % всех проводимых в стране НИР, тогда как на долю американских корпораций и фирм – приходилось 65,5 %. При этом на фундаментальные научные исследования направлялось 18 % совокупных расходов на НИОКР (в 2002 году это составило почти 50 млрд долл.), на прикладные исследования 24 % средств, на опытно-конструкторские разработки 58 %. Федеральное правительство финансировало свыше 60 % всех академических научных исследований (на средства промышленности проведено 18 % НИР).

В целом федеральное финансирование НИР характеризуется исключительно высокой степенью концентрации расходов по федеральным министерствам и ведомствам: 96 % всех федеральных расходов на фундаментальную науку поступают в 6 федеральных учреждений, это Министерство здравоохранения и социальных услуг (Национальный институт здравоохранения), Национальный научный фонд, Министерство обороны США, Национальное управление по исследованию и освоению космического пространства (НАСА), Министерство энергетики и Министерство сельского хозяйства.

Возможно, именно стремлением диверсифицировать базу проведения академических НИР следует объяснить наблюдающуюся с начала 1980-х годов тенденцию прямого политического финансирования академических исследований по линии Конгресса США. Общий смысл новой практики состоит в том, что при утверждении проекта федерального бюджета на очередной финансовый год Конгресс США, правильнее сказать, лоббирующие эти расходы сенаторы и конгрессмены, исходя из принципов политической целесообразности и необходимости, включает по своему усмотрению в научно-исследовательские бюджеты федеральных министерств и ведомств дополнительные средства на реализацию различных научных проектов или программ. Расходы Конгресса США на академические НИР уже достигли 1,8 млрд долл. в год и составляют 5-6 % всех расходов на фундаментальную науку.

Интересен характер изменений в структуре финансирования различных научных дисциплин. В начале XXI в. первое место с большим отрывом занимали медицинские науки – 31,1 % средств и биологические науки – 27,5 %. Доля технических наук составила 15,3 %, физических наук (физика и химия) 8,6 %, наук о Земле (включая атмосферные и океанические науки) – 5,6 %. Социальные науки (экономика, политология и психология) находились на пятом месте – 4,4 %. Доля компьютерных наук, несмотря на их бурный рост на протяжении последних 25 лет, в начале нового столетия составила скромные 2,9 %, а доля физиологии как отдельной научной дисциплины 1,8 %. На последнем месте оказались математические науки: 1,1 %.

Финансовая поддержка федеральным правительством США различных научных дисциплин тесно коррелируется со степенью их значимости и приоритетности. В начале XXI в. средства федерального бюджета обеспечивали 67–70 % всех НИР в сфере физических наук, математики, компьютерных наук, физиологии, около 65 % исследований в области наук о Земле, почти 60 % медико-биологических исследований и разработок технических наук, однако в сфере социальных наук поддержка федерального правительства была заметно слабее и составляла не более 38 %, в том числе экономики 33,3 %, политологии 29 % и социологии 45 %.

Поддержка федеральным правительством экономической науки резко сократилась. Глубинные причины этого изменения коренятся в том, что с конца 50-х по конец 80-х годов главным направлением академических экономических исследований был осуществлявшийся ЦРУ США проект по изучению экономики СССР крупнейший в сфере социальных наук, когда-либо финансировавшийся федеральным правительством. Как отметил в своём письме весной 1991 года в Конгресс США видный американский экономист Д. Йоргенсон: «Принимая во внимание всю значимость экономических оценок Советского Союза, представляется просто невероятным, что правительство США установило внутреннюю монополию на эти оценки… Но модель, разработанная рыцарями плаща и кинжала, в новой экономической ситуации после окончания холодной войны больше не подходит. Главный урок на будущее состоит именно в необходимости иметь большую прозрачность. Правительство США должно… создать условия для интенсивной интеллектуальной конкуренции…».

Если говорить о каких-либо кризисных или острых проблемах в развитии современной американской академической науки, то в программном докладе администрации Буша о национальной научной политике США в XXI в., опубликованном в июле 2004 года, в самом общем виде эти проблемы были сформулированы как «падение интереса к научно-технической карьере во всех слоях населения». Первый тревожный индикатор падения относительной роли и значения науки в современном американском обществе – сокращение численности высококвалифицированных специалистов, занимающихся НИР; во-вторых, – это тенденция к «постарению» академических кадров. Пик численности академической «рабочей силы» высшей квалификации в США достиг рекордного уровня в 2001 году – 245,5 тыс. докторов наук. Но если в 1975 году средний возраст докторов наук составлял 42,4 года, то к 2001 он увеличился до 47,4 лет; за этот же период доля «молодёжи» сократилась с 25,9 % до 12,0 %, или более чем вдвое (!), тогда как доля «мудрецов» старше 65 лет увеличилась с 2,0 до 4,0 %, то есть тоже вдвое.

Заметно уменьшилась численность учёных с белым цветом кожи. Если в 1975 году белые составляли 91 % академических исследователей высшей квалификации, а белые мужчины – 81 %, то к 2001 году эти доли понизились соответственно до 82 и 59 %. Если в 1975 году в академической системе белые составляли 87 % молодых специалистов с докторскими дипломами, а белые мужчины 73 %, то к 2001 эти доли понизились соответственно до 72 и 41 % вследствие роста доли женщин с 10 % в 1975 до 29 % в 2001 году, а также представителей этнических меньшинств, доля которых в 1975–2001 годах возросла с 2 до 7 процентов.

В июле 2004 года, в преддверии президентских выборов, администрация Дж. Буша, явно пытаясь заручиться поддержкой американского научного сообщества, обнародовала доклад «Наука для XXI века». В качестве основных приоритетов в сфере научно-технического развития на ближайшую перспективу были выдвинуты пять основных целей:

– борьба с международным терроризмом, укрепление внутренней и национальной безопасности США;

– обеспечение устойчивых темпов экономического роста страны на основе ускоренного научно-технического прогресса;

– повышение качества жизни американцев путём совершенствования системы здравоохранения и медицинского обслуживания;

– всемерное развитие энергетики и энергетического сектора;

– сохранение качества окружающей среды.

В настоящее время аналитика в США в основном занята их реализацией.

Несмотря на появление в мире тысяч аналитических центров, во многом подражающих американским «мозговым центрам», американские Think Tanks остаются особым явлением [Нарочницкая б/г]. Термин think tank – «резервуар идей» чаще переводится как «мозговой трест», «фабрика мысли» – возник во время II Мировой войны и означал помещение с усиленной защитой, где проводили заседания эксперты и военные. В то время как филиалы или консультанты Фонда Карнеги, Фонда «Наследие», Брукингского института в других странах учат местные элиты смотреть на национальную политику через призму «глобального подхода», эти мозговые центры США работают исключительно на американские интересы.

Например, Брукингский институт (Brookings Institution) – это исследовательский институт в США, основанный в 1916 году. Находится в г. Вашингтоне. Один из важнейших аналитических центров страны, специализируется на общественных науках, муниципальном управлении, внешней политике и мировой экономике. По состоянию на 2011 год президентом института являлся Строуб Тэлботт, бывший заместитель госсекретаря США.

Отличительной особенностью американских think tanks является даже не их прямая связь, сотрудничество и обмен кадрами с Конгрессом, Государственным Департаментом, ЦРУ и другими учреждениями по сбору информации. Для этих «университетов без студентов», как их называли ещё перед войной, «студентами» являются и правительство, и политический класс в целом. Они – суть мощная идеологическая и политическая скрепа американского истэблишмента, его костяк и кузница интеллектуального потенциала. Эти мощные генераторы идеологии создают тонким и опосредованным образом мировоззренческие аксиомы сознания для посвящённых и стереотипы для профанов, их широкая международная активность подменяет и дополняет работу американской дипломатии и идеологической разведки. Наконец, именно они и составляют кровеносную систему связи между элитами, по которой циркулирует «истинное живое знание», в то время как СМИ виртуозно пропагандируют соответствие государственных и общественных интересов США и обрабатывают многомиллионный «демос».

Воплощением подобных подходов является Совет по внешним сношениям (СВС) – это святая святых истэблишмента США. Многие эксперты полагают, что как центр принятия решений СВС стоит над администрацией США. СВС был задуман ещё в 1916 году, в рубежный момент смены внешнеполитического курса. Выход Америки на европейскую и мировую арену осуществлялся с вызовом традиционному понятию национального интереса и суверенитета, с противопоставлением ему, как выражается Г. Киссинджер, «вселенской, основополагающей гармонии, пока что скрытой от человечества». Политика президента Вудро Вильсона воплотила многолетние наработки англосаксонских «мудрецов». Девиз на государственной печати США «Novus ordo Seculorum» (лат. «новый порядок на века») из мистического задания стал воплощаться в реальности. «Real politik» (термин составлен из англ. real – «реалистичный, искренний, практичный» и нем. Politik – «политика») как средство идеологизации внешней политики США вильсонианского типа могла поспорить с ленинскими принципами внешней политики. Не только защита национальных интересов, а достижение некой общемировой цели и при этом чёткая ориентация на реализацию своих геополитических интересов – вот что выдвигалось в качестве цели на мировой арене.

К началу XX века в США уже сформировался крупный центр финансовых интересов, который был связан тесными экономическими, политическими, культурными узами с финансовыми группами европейских держав. Родственным кругам Европы и Америки были одинаково чужды и мешали монархические и национально-консервативные устои европейских обществ и культуры, классические традиции международных отношений, сложившиеся после Вестфальского мира.

Вестфальский мир (1648) – два мирных договора, заключённые в Мюнстере и Оснабрюке, двух городах Вестфальской области. Завершил Тридцатилетнюю войну (1618–1648). Швеция получила устья почти всех судоходных рек Сев. Германии, Франция – часть Эльзаса, за германскими князьями были фактически признаны права суверенных государей. Закрепил и усилил политическую раздробленность Германии.

Любой исход войны для этих финансовых кругов и их представителей давал возможность обретения лидерства в мировой идеологии и политике, подкреплённых мощными финансовыми рычагами. Приведу в моём изложении отрывок из книги [Хельзинг 95].

В американской Гражданской войне (1861–1865) боролись Северные штаты, которые были за отмену рабства, против Южных штатов, выступавших за его сохранение. Перед войной семейство банкиров Ротшильдов в Европе с помощью их агентуры в Северных штатах разжигало движение «За Союз». Одновременно другие агенты Ротшильдов в южных штатах разжигали настроения против Союза. Когда затем разразилась война, Банк Ротшильдов в Лондоне финансировал Северные Штаты, а Банк Ротшильдов в Париже – южные! В итоге единственный, кому эта война действительно дала выигрыш, были Ротшильды. (Кстати, в это же время фабрикант Кольт, коренной американец, изготовитель прекрасного револьвера своей марки, знакомого всем по вестернам, поступал со своей продукцией точно так же).

Сформированные в тот период принципы тайного влияния используются и поныне. Среди них:

– создание конфликтов, когда люди борются друг с другом, а не с истинным зачинщиком конфликта;

– сокрытие зачинщика конфликта;

– поддержка всех спорящих партий (сторон);

– действия под маской миротворца, полной доброй воли инстанции, стремящейся прекратить конфликт.

Идеология вильсонианства породила проект пакта президента Вудро Вильсона о Лиге Наций и Программу из 14 пунктов [Киссинджер 97].

Лига Наций – международная организация, основанная в результате Версальско-Вашингтонской системы Версальского соглашения в период 1919–1920 гг. В 1934–1935 годах в Лигу Наций входило 58 государств-участников. Цели Лиги Наций включали разоружение, предотвращение военных действий, обеспечение коллективной безопасности, урегулирование споров между странами путём дипломатических переговоров, а также улучшение качества жизни на планете. Прекратила своё существование в 1946 году. Её преемницей стала ООН.

Разработчиком этой новой внешнеполитической идеологии – прародительницы современной идеологии глобализма – по сути неовильсонианства в немалой степени являлись кадры будущего Совета по внешним сношениям. США выходят из своей «изоляционистской» доктрины с универсалистским проектом, автором которого был загадочный советник Вильсона полковник Э. Хауз – фигура, недооценённая историками [Хауз 43].

Главное в этом проекте – это отказ от национального интереса как основы политики и снижение традиционной роли национальных государств, создание первого типа универсальной международный организации – Лиги наций и интернационализация международных проблем. США сумели подменить цели войны, ради которых французы, немцы, англичане и русские гибли на фронтах. Г. Киссинджер представляет эту подмену в качестве моральной и политической победы Нового Света над имперским Старым.

Вступление Америки в войну сделало тотальную победу технически возможной, но цели её мало соответствовали мировому порядку, известному Европе в течение столетий и ради которого (предположительно) была развязана война. Америка с презрением отвергла концепцию равновесия сил и объявила Realpolitik аморальной. Американскими критериями международного порядка являлись демократия, коллективная безопасность и самоопределение, но главное – роль мирового финансового центра.

Полковник Эдуард Хауз создал ещё в 1916 году неофициальную группу экспертов для выработки модели будущего мира и роли в нём США. Исследователи отмечают не по чину огромное влияние этого серого кардинала, настоящего аналитика. При нём Госдепартамент США сошёл на положение промежуточной инстанции для воплощения его идей и стал просто архивом официальной корреспонденции по иностранным делам. Настоящая же дипломатическая переписка, строго секретная, проходила непосредственно через его скромную квартирку на 35-й Ист Стрит. Послы воюющих стран обращались к нему, когда хотели повлиять на решения правительства США или найти поддержку в паутине трансатлантической интриги.

Связи полковника были весьма разнообразны и необычны: банкиры Вандербильт, Варбург и Шифф, молодые братья Аллен и Джон Фостер Даллесы, раввин Уайз, журналисты и комментаторы, эксперты, Бальфур и Ллойд Джордж.

Одним из самых значительных представителей семейства Вандербильтов был Уильям Генри Вандербильт, старший сын основателя финансовой империи Корнелиуса Вандербильта, возраст на пике богатства 64 года. Когда он скончался в 1885 году, то был самым богатым человеком мира с личным состоянием 231,6 млрд долларов (в покупательном эквиваленте на начало XXI века).

Известная под названием «The Inquiery» (англ., «расследование») экспертная группа фактически руководила американской делегацией на Версальской конференции и вместе с банкирами объявила о создании Совета по внешним сношениям прямо в Париже. Однако первое же детище идеологии Совета встретило осуждение почвеннически настроенного американского тогда ещё демократического истэблишмента. Даже Г. Форд, потративший целый год (1918–1919) на эти интриги по поводу мирного послевоенного устройства, «плюнул на всё» и уехал.

Американский Сенат в 1919 году при обсуждении Версальского договора и пакта о Лиге наций весьма заинтересовался закулисной стороной формирования позиции США в войне и происхождением вильсонианской концепции послевоенного мира под эгидой наднационального органа, что, по их мнению, подрывала суверенитет как основу международного права. Весьма любопытен допрос, которому Бор, Председатель Комитета по иностранным делам Сената, подверг Бернарда Баруха, но так и не получил вразумительного ответа на наивный вопрос, возможно ли защитить интересы США в условиях примата международной организации. «Посвящённый» Барух не собирался просвещать честного почвенника Бора о принципиально новых политических и финансовых механизмах обеспечения интересов и лишь многозначительно изрекал: «Полагаю, что мы это сможем, сенатор» [Нарочницкая б/г].

Роль Варбургов, Я. Шиффа, Моргана, Вандерлипа в подготовке послевоенного устройства и идейных постулатов для первого проекта «единого мира» стала предметом скандального разбирательства в американском Конгрессе, возмущённом открывшимся обстоятельством, что текст документов Парижской конференции и, особенно, текст Пакта о Лиге Наций был известен банкирам ранее уполномоченных дипломатических представителей в Париже [Афанасьева 45].

Комитет по иностранным делам обратил внимание на шокириующую деталь, обнаружив, что американские банкиры до 1917 года не только препятствовали вступлению в войну и отказывали России в кредитах на закупку вооружений, но просто сделали ставку на победу Германии, что перестало удивлять, когда выяснилось, что германская ветвь Варбургов – это семья брата Варбурга-американца, и она владела главным пакетом акций Hamburg-American and German Lloyd Steamship Lines,а также банками, которые финансировали германское судостроение и военный флот. Я. Шифф, женатый на их родственнице, создал в США «Американский комитет по вопросу о нейтральной конференции», который взял на себя задачу «установить мир с победоносной Германией». В ходе слушаний выяснилось, что именно те же люди и даже те же авторы первыми начали пропаганду новых идей и обвинения «европейской реакции» в развязывании мировой войны. В итоге американский Сенат не ратифицировал Версальский Договор и отказался вступить в Лигу наций.

Описанная идеология международных отношений с обоснованием американской роли была первым продуктом начинающего Совета по внешним сношениям. Из-за позиции Конгресса США, где доминировали «почвеннические» настроения, на значительный промежуток времени американская внешняя политика оказалась в руках консерваторов-изоляционистов с лозунгом «подальше от Европы». Потребовались определённые усилия, чтобы укрепить в США соответствующие круги для проведения выработанной кадрами Совета по внешним сношениям линии Хауза – Вильсона, и понадобился весь XX век для реализации их универсалистского замысла.

По признанию Директора Отдела политики и планирования Госдепартамента Ричарда Хааса, именно Совет по внешним сношениям в период изоляционизма «помог сохранить и поддержать готовность к глобальной вовлечённости некой «посвящённой общины» внутри США и «поддержать теплящийся огонёк мондиализма» в период между отречением США от Лиги Наций и началом II Мировой войны.

В этот период Совет сливается с американским «Институтом международных отношений». На обложке ежегодника Political Handbook of the World (англ., «Политический справочник мира») Совет объявил себя некоммерческим, неполитическим, внепартийным научно-исследовательским обществом для постоянного обсуждения актуальных политических, экономических и финансовых проблем Америки в международном аспекте. Эта организация «представляет собой группу людей, многие из которых имеют обширный опыт в международных вопросах и которые желают научной и беспристрастной исследовательской работой помочь развитию благоразумной внешней политики США». Однако руководящий состав, тематика, наконец, материалы закрытых заседаний свидетельствуют, что эта структура теснейшим образом связана с финансовыми группами США, Морганами и Рокфеллерами, а также имеет прямой выход в Госдепартамент.

К концу 30-х годов значение Совета по международным отношениям, его авторитетность как ведущей научно-исследовательской организацией США по изучению международных проблем с определённого времени была намеренно подчёркнута во время участия на международном съезде научных обществ по изучению международных отношений, организованном Лигой Наций в Лондоне в 1939 году. Однако его роль разработчика внешней политики США и связь с Государственным Департаментом никогда не афишировались, хотя их можно доказательно проследить ещё с довоенных времён. Более того, разработки Совета не раз служили основой для официальных внешнеполитических документов и даже текстуально совпадали с ними, причём не только американских, но и ряда стран, чья ориентация имеет большое значение для американских военно-политических планов в Европе.

Из довоенного прошлого Совета можно привести немало красноречивых примеров: председателями Совета были Норман Х. Дэвис, бывший заместитель Госсекретаря США, Джон Дэвис, бывший посол США в Англии (1924) и кандидат в президенты США от демократической партии, который вплоть до 40-х годов был членом редколлегии Foreign Affairs, влиятельно журнала по международным делам, Оуэн Юнг, автор репарационного плана Юнга, он же президент General Electric (GE). Исайя Боумэн, член Совета, был советником президента Вудро Вильсона, работая в тесном взаимодействии с полковником Хаузом. Боумэн оставался членом Совета ещё в середине 40-х годов, являясь членом одной из главных групп – «Территориальной», занимавшейся планированием будущего Европы после «нацистско-большевистской войны». Его имя всплывёт в составе американской делегации на конференции в Думбартон-Оксе (1944). Г.Ф. Армстронг, председатель Совета в годы II Мировой войны был одновременно главным редактором Foreign Affairs, оставаясь на этом посту до середины 70-х. Все упомянутые деятели стояли в вопросах внешней политики на однозначно враждебных к России позициях, открыто заявляемых вплоть до 22 июня 1941 года [Нарочницкая б/г].

Понятно, что в столь кратком обзоре нам не удастся глубоко раскрыть эту тему. Тем более, что сейчас появляется всё больше новых источников по данной проблематике [Кестлер 01]. Нас же интересует в деятельности Совета больше как, а не что, почему удачно были совершены те или иные тайные операции.

К началу II Мировой войны деятельность Совета можно охарактеризовать как совмещение аналитическо-концептуальной разработки стратегических проблем по всем аспектам американской роли в мире, формулирования внешнеполитических программ и документов для ведения конкретной дипломатической работы с союзниками и соперниками, осуществление связи с представителями оппозиционных и эмигрантских групп из других стран. Работа Совета ещё до войны состояла не только в подготовке важнейших стратегических оценок международного положения, но и в отсылке данных материалов в распоряжение Госдепартамента. Совет по-прежнему был теснейшим образом связан с английским королевским Институтом международных отношений в Лондоне (Chatham House), который пересылал свои работы Совету [Саттон 98].

На заседаниях Совета, работа которого необычайно активизировалась в периоды, готовящие или предвещающие масштабные геополитические сдвиги, всегда присутствовали и выступали с докладами представители оппозиционных или эмигрантских элит тех стран или территорий, важных для США, на которые они не имели возможность оказывать воздействия. Советские спецслужбы и «аналитические» отделы заинтересовались деятельностью Совета, судя по всему, после смены руководства Народного комиссариата иностранных дел (НКИД). М.М. Литвинов не случайно считался англосаксонским лобби в советском истэблишменте, и при нём о деятельности Совета в НКИД ничего не писали. Однако наш дипломат сам прекрасно был о ней осведомлён, так как был в составе группы «из пяти высокопоставленных большевиков», когда она наносила Совету визит (1929), после чего через некоторое время Совет рекомендовал правительству США признать СССР. Редкие документы о том визите пока ещё в России находятся за семью печатями, поскольку эти большевики «первого» космополитического разлива явно обещали некую экономическую и политическую стратегию, приемлемую для США. Так что деятельность нынешних российских политических деятелей, ориентированных на Запад, имеет глубокие исторические корни.

С лёгкой руки М.М. Литвинова, писавшего в НКИД все аналитические записки с оценками американской политики в целом и перспектив отношений с СССР, в советской довоенной историографии всегда выделялась «демократическая Америка», более «терпимая» к большевикам. Это была сущая правда, и в этой стратегии определённую роль играл Совет по внешним сношениям. США оказывали большевикам немалую помощь средствами и кадрами революционеров в самые ранние годы, затем договаривалась с ними, участвуя также и в финансировании походов Антанты.

Именно США были готовы немедленно признать большевиков на удерживаемой ими небольшой части России с одновременным признанием всех территорий, самопровозгласивших независимость. Однако, когда в 1922 году та же большевистская власть сумела восстановить единство страны, США долгое время (до 1933 года) отказывались признать в форме СССР основную историческую территорию России. Вопреки своим заверениям Белому движению о незыблемости американской позиции по вопросу о безусловной необходимости сохранения Прибалтики как части России, США последовательно не признавали восстановление суверенитета СССР над этими территориями. Понятно, что дело было не в большевиках, а в восстановлении России как геополитического гиганта.

США признали СССР лишь после того, как в ходе засекреченного до сих пор упомянутого выше визита в США группы из пяти высокопоставленных большевиков те «отчитались» о своих дальнейших планах загадочному Совету по внешним сношениям. По словам У. Мэллори, исполнительного директора Совета, эти делегаты дали ответы, которые «удовлетворили аудиторию, состоявшую из американских банкиров, но могли бы дискредитировать этих людей дома». Удалось установить, что одним из них был М.М. Литвинов, имевший давние связи в англосаксонском мире, женатый на дочери английского историка и ставший Наркомом иностранных дел (1930).

Со временем большевистское руководство СССР заподозрило в США геополитического соперника. Перед разведкой и аналитическими органами, по-видимому, были поставлены новые задачи. Сразу было установлено, что многие важнейшие международные инициативы в Европе и темы заседаний Совета совпадают, хотя не имеют формальной связи, а его документы и материалы появляются затем в форме официальных заявлений и документов международных и американских инициатив. Так, подготовленные лондонским внешнеполитическим исследовательским центром «Чэтэм хауз» «Планы по экономической реконструкции Европы» и «Немедленные послевоенные мероприятия по оказанию помощи и реконструкции в Европе», были рассмотрены на заседаниях Совета за два с лишним месяца до визита в США руководителя Бюро Межсоюзнического Комитета послевоенной помощи Лейт-Росса. Эти материалы появились в почти неизменённом виде как официальный документ Госдепартамента США, вручённый Дином Г. Ачесоном М.М. Литвинову в качестве американского проекта соглашения о послевоенной помощи под названием «Администрация помощи и восстановления Объединённых Наций».

Меморандум «О мирных целях Норвегии», рассмотренный на заседаниях группы по изучению мирных целей европейских наций 30 июня 1941 года, в большей своей части содержится в официальных документах норвежского министра иностранных дел Трюгве Ли, подписанных им в Лондоне 8 мая 1942 года и вручённых советскому послу А.Е. Богомолову 16 июля 1942 года в качестве «Проекта основ норвежской послевоенной политики». Не без оснований в НКИД Совет назван «квалифицированной и солидной кухней по разработке, систематизации и подготовке не только абстрактных и перспективных проблем будущего послевоенного устройства, но и важнейших международных политических вопросов текущего оперативного порядка, некоторая часть из коих может весьма сильно затронуть интересы Советского Союза».

С самого начала II Мировой войны под руководством Совета по внешним сношениям четыре группы экспертов работали по заданию Госдепартамента на средства фонда Рокфеллера над темами под общим названием «Изучение интересов Америки в военное и мирное время», в том числе Группа по вооружению, а также Финансово-экономическая, Политическая и Территориальная группы. С 2 июня 1941 года, за три недели до нападения Германии на СССР, с одобрения Госдепартамента прибавилось ещё одно подразделение под характерным названием Группа по изучению мирных целей европейских наций, и все группы резко интенсифицировали работу, выпустив ограниченным тиражом на гектографе ряд строго секретных документов и меморандумов, посвящённых послевоенному порядку в Европе и мире с особым вниманием к территориям и странам, граничившим с Советским Союзом.

Членами всех важнейших групп одновременно являлись Г. Армстронг, У. Мэллори (принимавший секретный визит М.М. Литвинова), А. Даллес и ряд других ключевых координирующих фигур. Особо обращают на себя внимание заседания с докладами представителей эмигрантской элиты и бывших государственных деятелей Прибалтики – Литвы, Латвии и Эстонии, а также Польши, Венгрии, Норвегии, Чехословакии, Румынии, Югославии, Австрии. Тематика заседаний и названия докладов, меморандумов посвящены классическим темам «реальной политики» и глобальным интересам США, мало соответствующим вильсонианству и Атлантической хартии. Интересы борьбы с гитлеровской мощью требовали вовлечения СССР, его материальных и человеческих ресурсов в войну против Германии, которую могла разгромить лишь континентальная держава, и Советский Союз приглашался в качестве союзника в борьбе против общего врага. Какую же позицию занял Совет по внешним сношениям?

22 августа 1941 года СВС посвящает американской стратегии в новых условиях заседание, прагматизм которого сравним с временами Талейрана и Макиавелли. Сама тема заседания «Вопросы американской политики в связи с нацистско-большевистской войной» и перечень вариантов демонстрируют истинную позицию, весьма отличную от риторики официальных деклараций и обращённых ко всему миру и к СССР инициатив. Посудите сами, дорогие читатели:

«Если большевистский режим сохранится, а) Станет ли Америка соучастником Советской России в войне против Гитлера? б) Должна ли Америка добиваться установления равновесия между (послевоенными) Германией и Россией путём создания независимых от них обеих буферных государств? в) В случае нападения Японии на Приморье, должны ли тогда США вмешаться путём интервенции на Дальнем Востоке?

Если большевистский режим падёт, а) Должна ли Америка стараться восстановить большевизм в России? б) Должны ли США по примеру Гитлера санкционировать массовое переселение народов для создания буферной зоны между Германией и Россией?

Если после большевистского режима [в России] будет установлен режим сотрудничества с Германией, а) Должны ли США не дать возможность этому режиму установить контроль над Транссибирской железной дорогой? б) Должна ли Америка подготовить на Дальнем Востоке противников этого режима (Китай, Япония)?»

Однако самое ценное – в итоговых тезисах обсуждения: «Военный результат этой войны решит судьбу не только большевисткого режима; он может обусловить огромный процесс перегруппировки сил от Богемии до Гималаев и Персидского залива. Страницы истории открываются вновь, краски снова льются на карты. Ключ к этому лежит в реорганизации Восточной Европы, в создании буферной зоны между тевтонами и славянами. В интересах Америки направить свои усилия на конструктивное решение этой проблемы, если только желательно предотвратить повторение войны».

Какой стиль, какое образное мышление, какие формулировки! Повторяю, это написано в августе 1941 года!

В развитие этой темы СВС провёл до августа 1942 года исключительно интенсивную работу по систематизации и изучению возможностей переустройства послевоенной Европы, прежде всего её восточной и центральной части, и издал около 500 «строго секретных» меморандумов, ставших сразу достоянием советских ведомств. В этих меморандумах проводится тщательный смотр всех сил и стран, на которые можно было бы сделать ставку, приглашаются все эмигрантские правительства или оппозиционные группы из тех государств, которые всё ещё не находятся под влиянием США, а сами доклады и обсуждения проходят в группе под названием, вполне соответствующим Атлантической хартии: «Группа по изучению мирных целей европейских наций».

В заседаниях принимали участие, иногда с докладами, А. Сметона, бывший президент Литвы; К.Р. Пушта, бывший министр иностранных дел Эстонии; А. Бильманис, «полномочный посол» Латвии в США; эрцгерцог Австрии Отто фон Габсбург; А. Грановский, президент организации по возрождению Украины; Л. Димитров, председатель «Македонской политической организации США и Канады»; представители польской эмигрантской элиты, бывшие государственные чиновники Чехословакии и Румынии; О. Яши, бывший министр национальностей Венгрии и другие. Председателем этой важнейшей группы был Г.Ф. Армстронг, членами А. Даллес, У. Мэллори. Представленные в Совете «нации» не совпадали с государствами на официальной карте Европы до начала гитлеровской агрессии, что лишний раз позволяет трактовать Атлантическую хартию отнюдь не как требование отвергнуть результаты гитлеровских завоеваний и вернуться к положению ante bellum (лат. «до войны»), но, воспользовавшись этой агрессией, как объявление пересмотра довоенных границ и карты Европы. Именно на эти «буферные» восточно– и центрально-европейские силы была сделана главная ставка США в расширении НАТО в 90-е годы после краха СССР.

Судя по всему, ещё до Пёрл-Харбора и задолго до окончания войны в США лидеры американских деловых и политических кругов через свои наиболее квалифицированные организации, пронизавшие правительственные круги, приступили к активной разработке планов послевоенного устройства Европы, а также экономического и политического присутствия в ней США.

Принято в целом считать, что окончательное стратегическое решение США остаться навсегда в Европе и инкорпорировать роль, интересы и потенциал Западной Европы в свою глобальную стратегию, составной частью которой стало поощрение и европейской интеграции, и «единой Европы», оформилось лишь в 1946 году. Так, ещё в 1944 году впечатление о возможности возврата США к изоляции было распространено даже в самых верхних эшелонах внешнеполитического ведомства Великобритании. Об этом свидетельствуют переписка британских эмиссаров в Европе с А. Иденом о будущем европейском устройстве, а также некоторые материалы советских архивов, показывающие, что в беседах Молотова с Бирнсом, госсекретарём США, советская сторона выражала беспокойство в связи с возможным предпочтением США «замкнуться в своей скорлупе» [Нарочницкая б/г].

Однако секретные меморандумы Совета по внешним связям свидетельствуют: специалисты по «панорамному» стратегическом планированию не только внешней политики, но и места США в грядущей мировой истории, ещё в начале войны, задолго до того, как к этому склонились Госдепартамент и Конгресс, постулировали заинтересованность США в «интеграции» Европы и в универсалистских структурах под контролем США.

Важнейшей стороной деятельности Совета стало мировоззренческое программирование специфическими методами, такими как выработка базовых аксиом и клише в сознании научной и общественно-политической элиты через свои издания, прежде всего, Foreign Affairs. Авторитетность журналу придало высокое качество публикуемых аналитических материалов и статей ведущих имён американского политического и политологического сообщества. Наряду с этим, журнал превратился в форум отработки внешнеполитических концепций, доктрин, инициатив, ставших вскоре практическим внешнеполитическим курсом США. Что было первичным – вопрос сложный. Публикация в Foreign Affairs делала новое имя авторитетным, а его суждения привлекали внимание как мнение, разделяемое частью государственных ведомств. Именно в этом журнале была анонимно опубликована статья Дж. Кеннана «Истоки советского поведения», где была сформулирована доктрина сдерживания 1947 – одна из самых первых тайных операций против нашей страны.

В 1963 году Дж. Кеннан поместил там же статью «Полицентризм и западная политика», где разъяснялись выгоды от некоторого ослабления военной истерии против СССР и социалистического блока, и предлагалось стимулировать постепенный отход восточноевропейских участников Варшавского пакта от Советского Союза через формирование из них более самостоятельных центров силы. Именно в соответствии с этой концепцией США всегда отказывались вести дело со всем блоком, чтобы не повышать наднациональную роль СССР и его влияние, и даже пошли на смягчение закона о торговле стратегическими товарами в отношении фрондирующих партнёров в Варшавском пакте. Доктрина эта была отменена из-за ввода советских войск в Прагу (1968).

Легковесные и исключительно идеологические комментарии по поводу очередной годовщины чехословацких событий (2008) обошли как главный смысл этой акции со стороны СССР, так и главный итог её для позиций СССР во всей системе международных отношений. Понимая, что Запад выжидает, пока пражская весна перейдёт в «жаркое лето», и Прага будет готова выйти из Варшавского договора, СССР показал Западу, что готов даже ценой очевидной потери престижа в общественном мнении и роста антирусских настроений в самой ЧССР, ценой нарушения международного права подтвердить свой контроль над геополитической зоной ответственности, определённой не только Сталиным, но и согласованной с Черчиллем и Рузвельтом, чтобы не допустить распада военно-стратегического пространства. США, проинформированные об акции самим советским руководством, признали право на это, в отличие, скажем, от Афганистана: вторжение туда было воспринято как расширение зоны влияния коммунизма.

Крах иллюзий на отрыв поодиночке социалистических стран от СССР привёл США к разрядке. Прямыми результатами ввода войск в Чехословакию были договоры ФРГ и СССР (1970), последующие договоры ФРГ с Чехословакией о признании Мюнхенского сговора недействительным, визит Р. Никсона в Москву, встреча руководителей СССР и США во Владивостоке, весь комплекс договоров в области ядерного разоружения, включая его фундамент – Договор о противоракетной обороне (1972) и Протокол к нему (1974). ОБСЕ также никогда бы не пришло к заключению договора без этой акции, которая побудила Запад подтвердить в Заключительном акте Хельсинки незыблемость послевоенных границ и реалий в обмен на согласие СССР на сокращение вооружений в Европе. С такими же целями подтвердить свой контроль над некими ареалами США в своё время вводили войска в Гренаду и т. д.

В конце 60-х на страницах Foreign Affairs появляется имя З. Бжезинского, его «вывел в люди» Дэвид Рокфеллер, игравший весьма важную роль в конструировании идеологии глобализма и её институционализации. Финансово-промышленный магнат, глава одного из крупнейших банков Чейз Манхэттен, он являлся в течение ряда лет президентом Совета по внешним отношениям.

В деятельности этого Совета можно проследить ступени развития доктрины глобализации, к осуществлению которой мир нужно было подготовить. Уже в 60–70-е годы заметны первые результаты продлившейся в течение всего XX столетия целенаправленной работы, по консолидации и созданию наднациональных механизмов контроля над общемировым развитием, когда стратегия отдельных стран была бы незаметно подчинена поставленным целям США. Задача эта связана с панорамными аналитическими расчётами ведущих сил Запада с начала прошлого века в отношении своего политического и экономического будущего. Между двумя мировыми войнами речь шла о рычагах воздействия на оформление нужного идеологического, политического и экономического облика мира, об условиях накопления экономической и финансовой мощи. Этому служили многоходовые политические комбинации Хауза, Вильсона, Ллойд-Джорджа, создание Совета по международным отношениям. В этот период были испробованы и первые международные политические и финансовые учреждения – Лига Наций и Банк международных расчётов. Созданный по плану Юнга (председателя Совета в 20-е годы) якобы для решения репарационного вопроса, этот банк успешно институционализировал ведущую роль в европейской политике англосаксонского финансового капитала.

После Ялты и Потсдама Запад потратил огромные ресурсы для укрепления своих геополитических позиций в условиях нового соотношения сил. История плана Маршалла (см. Приложение 6), интеграционных механизмов от Рима до Маастрихта, военного блока НАТО – хрестоматийна. Новым в этом процессе было не создание альянсов – с давних времён активной формы мировой политики. Новым был их тип и уровень, ибо они не просто ограничивали в силу обстоятельств, а ставили задачу качественно необратимого размывания национальных политических и экономических суверенитетов. Одним из первых «европейских сообществ» стало «Европейское объединение угля и стали»: эти виды сырья необходимы не только для войны, но и для всей мирной экономики. Была создана военно-политическая матрица, и она задала экономическую структуру в соответствии с потребностями развития стран, но прежде всего – для обеспечения роста американского ВПК и транснациональных компаний, которые постепенно становятся влиятельной силой, оказывающей решающее воздействие на правительства стран базирования.

Американский Совет по внешним сношениям ещё в начале II Мировой войны представил меморандум о пан-Европе, в ней нужно было растворить и интегрировать в неё германский потенциал, устранив дорогостоящие традиционные противоречия между германскими и романскими народами. Запад, естественно под эгидой США!), выстраивался как единое целое, консолидированное в геополитическом, экономическом, военном и культурном отношениях.

В этом, конечно, есть существенное противоречие, зародыш будущих конфликтов, ведь фактически американцы сами себе растили конкурента. Можно спросить: какие же они после этого стратеги? Но тут не всё так однозначно. Аналитики США считали и считают, что они всегда смогут сработать на опережение и развернуть любую ситуацию в свою пользу. Исторические примеры показывают: им почти всегда это удавалось. Не оттого ли, что там чувствуют время, уделяя немалое внимание скорости принятия управленческих решений? Об этом я ещё скажу ниже.

Идеи объединения Европы и её постепенного превращения в некое супергосударство с наднациональными институтами управления были составной частью глобальной стратегии США. Американское политическое сознание со временем стало отождествлять себя с Западом в целом. В таком ассимилированном сознании, всемерно укореняемом посредством концепции панамериканизма, рождался мотив не просто сильнейшего в мире, а тождества всего мира и себя, где остальные – провинция, не имеющая права на историческую инициативу.

Важно понять: целенаправленная холодная война Соединённых Штатов против Советского Союза с 50-х годов XX в. имела свою концептуальную основу, разработанную лучшими американскими аналитиками. Она состояла из тщательно продуманных и скоординированных стратегических и тактических действий США и их военно-политических союзников. Основные цели, задачи и методы холодной войны сформулировал д-р Р. Страус-Хюпе, он долгие годы был ведущим аналитиком фонда «Наследие» и оказывал заметное интеллектуальное влияние на американскую правящую элиту в 50–90-х годах прошлого века. Благодаря его усилиям был основан Институт внешнеполитических исследований (Institute For International Research), основной целью данной аналитической структуры было привлечение и организация работы ведущих экспертов в рамках выработки новой американской внешнеполитической стратегии с намерением связать долгосрочные задачи с текущей политикой. Р. Страус-Хюпе в 1959 году выпустил книгу «Затяжной конфликт», позже Институт опубликовал уже коллективные работы «Передовая стратегия для Америки» (1961), «Строительство Атлантического мира» (1963). Советские аналитики, занимавшиеся внешнеполитическими вопросами, были неплохо осведомлены о его книгах. Они печатались ограниченным тиражом в несколько десятков экземпляров издательством «Прогресс» исключительно «для служебного пользования». Знакомство с работами Страу-Хюпе позволяло советским экспертам получать представление о воззрениях представителей консервативного крыла американской внешнеполитической мысли, их влиянии на формирование политического курса Вашингтона и своевременно разрабатывать контрмеры [Ваджра 07].

По мере утраты коммунизмом какой бы то ни было привлекательности для западного мира, теряет свои изначальные благородные черты и классический либерализм, выдвигая на смену идеалам Просвещения (суверенитет народа, равенство, универсализация прогресса) новый всемирный идеологический проект. Имя новой идеологии – глобализм, а в числе его авторов и спонсоров немало воспитанных Советом по внешним сношениям. Согласно докладу «Первая глобальная революция» А. Кинга и Б. Шнайдера, вышедшему под эгидой знаменитого Римского клуба [Кинг 91], начало глобальной революции следует отнести на 1968 год. Хотя первые «революционеры» указаны не были, кое-кого можно назвать достаточно уверенно, прежде всего, это Д. Рокфеллер.

Именно Совет по внешним сношениям стоял в 1968 году у истоков создания Римского клуба. Именно Д. Рокфеллер поручил З. Бжезинскому возглавить созданную также не без участия Совета Трёхстороннюю комиссию, тоже своего рода клуб, объединивший в 1973 году крупнейших представителей делового и политического мира США, Западной Европы и Японии. В 1968 году З. Бжезинский писал: «Наша эпоха не просто революционная. Мы вышли в фазу новой метаморфозы всей человеческой истории. Мир стоит на пороге трансформации, которая по своим историческим и человеческим последствиям будет драматичнее той, что была вызвана французской или большевистской революциями… В 2000 году признают, что Робеспьер и Ленин были мягкими реформаторами».

Можно долго перечислять многие идеологические тексты, обслуживающие внешнюю политику США, с их специфичскими терминами: развал СССР А. Даллеса, стадии роста Ростоу, future shock (у нас переводят как шок будущего или столкновение с будущим) Тоффлера, конец истории Фукуямы, крах цивилизации Хантингтона. Однако важно помнить: это именно идеологические тексты (диверсии), а не научная аналитика.

В отличие от конфиденциальных докладов Трёхсторонней комиссии, создаваемых по идеологическим канонам СВС, призывы к совместному решению мировых экономических проблем и проблем человечества прямо адресовались мировой, и в немалой степени советской, элите приглашая её стать частью этого механизма. Советская интеллектуальная и номенклатурная элита стала остро ощущать гнёт своей официальной идеологии, но не потому, что та разочаровала её как инструмент развития собственной страны, а потому, что стала помехой для принятия в элиту мировую. Цена за место в мировой олигархии была названа в эпоху М.С. Горбачёва. И она была с лихвой заплачена в виде выкачанных на Запад значительной части наших природных, финансовых и человеческих ресурсов!

В конце 90-х годов XX в. под влиянием Совета находятся практически все важнейшие общественные институты и государственные структуры США – Конгресс США, Госдепартамент и Министерство обороны, крупнейшие банки, финансовые корпорации и учреждения, ведущие промышленные корпорации, а также важнейшие информационные агентства, электронные СМИ и печатные издания, руководство и профессура колледжей и университетов. В отличие от начального периода своей деятельности, Совет сегодня кажется как будто растворившимся в американском истэблишменте. Скорее его можно сравнить с некой ложей посвящённых, вырабатывающей для американского истэблишмента идеологические и мировоззренческие установки. В среде сенаторов и конгрессменов членов Совета, Трёхсторонней комиссии и Бильдербергского клуба – этих мастерских либеральной глобализации под англосаксонской эгидой, – среди представителей демократической партии приблизительно в 2-3 раза больше, чем среди республиканцев.

Оглавление книги


Генерация: 1.734. Запросов К БД/Cache: 3 / 1
поделиться
Вверх Вниз