Книга: Рунет. Сотворенные кумиры

Vero4ka о себе: творчество

Vero4ka о себе: творчество

Как и большинство персонажей этой книги, Вера Полозкова не считает ведение блога своим основным занятием. Почти у всех мультитысячников есть основная работа помимо блогов; именно эта бурная деятельность, отзвуки которой попадают в ЖЖ, и делает их посты читаемыми. И vero4ka — не исключение: по самоопределению она не блогер. И даже не поэт: она «автор текстов».

— Знаешь, бывает кризис неопубликованности, когда уезжаешь куда-нибудь, у тебя месяц нет интернета и собирается вагон всяких заметок, а их некуда приткнуть. А бывает кризис, когда ничего не осталось за душой. Я пытаюсь написать себе хотя бы штук десять свежих стишков, которые нигде бы не светились никогда, чтобы мне в них потом не тыкали и не перевирали на сайтах.

Она до сих пор не очень разделяет жанры — пост в ЖЖ, стихотворение, фотография себя и, скажем, короткий рассказ для Полозковой почти одно и то же. От традиционных вопросов из серии «Когда вы впервые почувствовали себя поэтом» она отмахивается:

— О том, что я поэт, мне вообще люди рассказали. Пришли издатели, говорят: «Давайте мы книжку издадим, давайте позовем вас туда-то и туда-то». Ситуация с мгновенным фидбэком в ЖЖ очень воспитывает. У тебя по-другому устраивается голова: ты учишься некой оперативности. Грубо говоря, заметку, которую нужно сдать через месяц, и заметку, которую нужно сдать завтра, пишешь по-разному. И каждый твой пост — это заметка, которую нужно сдать сейчас. Мера ответственности за этот текст ничуть не меньше, чем за заметку.

До «Живого журнала» Вера Полозкова писала по 15–20 стихотворений в год. Придя в ЖЖ, с какого-то момента начала писать по 70–80.

— Когда тебя хвалят — а я человек очень зависимый от того, что меня хвалят, — это стимулирует, — улыбается она. — Это сейчас мне уже неинтересно, что напишут мне 40 тысяч чужих людей, а интересно, например, если Борис Херсонский или Линор Горалик скажут: «Мне понравился какой-нибудь ваш стишок». Если ты блогер, ничего более последовательного и обильного в жизни ты не производишь. У Марты Кетро есть гениальная фраза. Мы однажды бухали — я, Марта, Имморалист, Аня Ривелотэ и еще кто-то — и Марта сказала: «А вот завтра ЖЖ накроется — и мы никто». Так вот, мне в какой-то момент перестало быть страшно, что ЖЖ накроется, а я никто. Потому что я уже по-любому кто-то.

— Кто?

— Сложно сказать. Такой. человек по текстам. Бывает, что я пишу стихи. Бывает, что я пишу короткие рассказы. Бывает, что я пишу неплохую дневниковую прозу. Бывает, что я ничего не пишу, и в этот момент я тоже не умираю. Нахожу чем заняться — любовью, войной, пьянкой, чем угодно. Я думаю, Юля, ты лучше других знаешь, что твой лирический герой и ты — это разные люди. Что если ты пишешь «всегда так сильно хочется умереть» — это не значит, что ты сейчас пойдешь и повесишься, но иногда, если ты этого не напишешь, тебе потом станет совсем плохо. Для меня это чистая терапия, — добавляет Полозкова, не зная, что неделей позже то же самое мне в интервью скажет Линор. Писательство как терапевтический механизм — модная и постоянная тема в кругу современных литераторов, куда Веру Полозкову — не то из-за вызывающе юного возраста, не то из-за вызывающей же сетевой популярности — в 2008 году берут еще не слишком охотно.

— На тебя терапевтически действуют и стихи, и просто посты в ЖЖ?

— Да. Сейчас с постами уже сложнее, но да. Эффект потрясающий: взять и выписать это из себя до последнего слова. Ненадолго, но становится лучше. Я понимаю, почему они все смеются: «Ну хватит уже писать, Вера, про то, что тебе не дают. И как тебе не дают, и сколько тебе не дают, и кто именно тебе не дает». Но если еще и не писать об этом ничего — тогда просто не понимаешь, зачем вообще все это с тобой происходит?! Какой еще у этого еще смысл, реально? Это же, сука, несправедливо!

Поэтому vero4ka пишет — несмотря на обещания не писать про мальчиков, родину и любовь, не писать про мальчиков, родину и любовь в открытый доступ, несмотря на обещание закрыть ЖЖ и уехать в Индию, — пишет о себе.

— Ничего, кроме настоящего, у тебя нет. Я дневники пишу с восьми лет. Анечка Ривелотэ рассказала, что ее в 13 лет интересовали две вещи: балет и атомная война, и все ее дневники были посвящены только этим двум вопросам. А я собирала чеки, фотографии, программки, мелкие значки, колечки, сувениры из поездок в адских количествах, ниточки — вплоть до ценников от любимых тряпок. Мне потребовалось много сил, чтобы понять, что этого уже слишком много и через несколько лет все это уже ничего не значит, а я просто перекладываю это с места на место, когда убираюсь. Но от текстов я до сих пор не могу отделаться. Тексты — это тоже вешки. Я реально начинаю заболевать, мне делается плохо, если я долго ничего не пишу. Мне кажется, что я проебываю жизнь. Зачем тогда я здесь? Какого черта я живу, сплю, если я ничего не пишу? То есть это близко, наверное, к неврозу, но ничего я с этим пока поделать не могу, потому что мне реально кажется, что я не окупаюсь, если я ничего не пишу совсем.

Оглавление книги