Книга: Рунет. Сотворенные кумиры

Драйв «молодого идиота»

Драйв «молодого идиота»

В сентябре 2008 года vero4ka написала: «Однажды я поступала в школу юного журналиста, и нам выдавали такой листочек в линеечку, озаглавленный “Автобиография”, так вот там нужно было обязательно указать цель жизни, мне было четырнадцать, и я написала “максимальная самореализация”, без единой ошибки, ну, просто нравилось, как звучит».

— Ты до сих пор одна из самых юных популярных блогеров. Это льстит или раздражает?

— Ты знаешь, сейчас это становится все более угрожающим, — здесь Верочка округляет глаза, понижает голос и произносит с несколько наигранным ужасом: — Потому что появились реально вменяемые люди, которые младше меня. 22 — это уже 17, да? Нормальный вполне возраст, когда ты отдаешь себе отчет во всем.

Мне было скучно в школе, я закончила экстерном два последних класса и поступила в 15 лет на журфак. Но я не вундеркинд, и к тому же я распиздяй ужасный. Что толку в том, что ты поступаешь в 15 лет, если бросаешь в 20? Пока я действительно была не очень взрослая, мне это нравилось — какой-то сорт избранности. К этому привыкаешь, когда говорят: «Вот, в такие годы уже так много понимает!» Мы с Рыжей, кстати, разговаривали — а ей 26 сейчас, — и она говорит: «Почему мне перестали говорить “такая маленькая, и столько знает”? Я по-прежнему много знаю, почему мне перестали это говорить?!»

Роль вундеркинда-любителя привлекает тем уровнем безответственности, который она предполагает, поэтому к нему прибегают многие. Верочка — не исключение. Ее сетевой и публичный образ вплоть до 2009 года — этакий подросток среди взрослых умных зануд. Это позволяет наплевать на всякую внутреннюю цензуру и «премодерацию» того, что говоришь, и просто разговаривать, не пытаясь казаться умным. Сеть вообще дает эту возможность — не быть особенно умным, не отвечать так уж за свои слова. Или отвечать — но только перед собой.

Поэтому в интернете так просто иметь собственное мнение: сетевая безответственность позволяет высказывать его в любом месте, в любое время и в любой форме. А в инфантильном Рунете и вообще очень просто быть маленьким принцем со своим баобабом на собственной маленькой планете. Впрочем, vero4ka и в сети, и в жизни — вполне себе маленький принц: эта роль ей нравится, и именно она в свое время стала ее торговой маркой.

Только что я, inimoralist[101] ,

another_kashin и еще два прекрасных человека. отснялись в программе «Большие» для телеканала «Культура», где говорили об интернет-блогинге. Получилось правда смешно, я была, в общем, куском декорации: сидела в серединке на исполинском стуле, качала ногой в каблуке и изредка вставляла в разговор свои многозначительные «Хмм!»; темой оказался алгоритм поиска правдивой информации в блогах, серьезные дяди апеллировали к терминам а-ля «бритва Оккама», «механизмы формирования общественного мнения»; я широко улыбалась, натурально теребя платочек в руках, и смотрела на красавца ведущего: он Петя, он белозуб, трогателен и совершенно неподражаемо вскидывает брови; глас с неба говорил ему: «Нет, Петь, еще дубль», и он умудрялся третий раз искренне поблагодарить и попрощаться с нами, ни разу не повторившись с формулировкой.

Из журнала vero4ka, 31 октября 2005

— Когда нам с моей подругой Заболотной было по 15 лет, мы составили список вещей, которые точно должны успеть до 20. Выучить такой язык, сякой язык, поучаствовать в таком-то театральном проекте, получить премию «Дебют», развить в себе то, се, повидать такую-то страну. Исполнилась треть.

Правда, на ее исполнение потребовалось почти на три года больше. В 2008 году Вера Полозкова вместе с журналистом Михаилом Калужским начала играть в «Обществе анонимных художников» — интерактивном спектакле, поставленном в Театре. doc немецким режиссером Георгом Жено, учеником Марка Захарова. Это импровизированное коллективное интервью: у спектакля нет четкого сценария, а то, что получится в итоге, очень зависит от того, кто будет в зале.

Ведущие задают зрителям и себе вопросы (Как ты заработал и на что потратил свои первые деньги? Какой памятник себе ты хочешь? Назови три страха, с которыми ты бы хотел расстаться навсегда?) и вместе, всем залом отвечают на них. Ответы бывают банальные и неожиданные, а бывают — совсем неожиданные. Например, однажды кто-то принес на спектакль гитару, расчехлил ее и спел собственную песню.

В самом конце ведущие раздают виртуальные премии — кто какие попросит. Обычно из зала заказывают несколько «Оскаров», премии MTV, олимпийские медали. Например, не умеющий плавать Калужский регулярно получает медали за водные виды спорта — плавание, водное поло. Кто-то придумал себе диплом за то, что долго не курил, какая-то девушка попросила «паспорт мира», другая — роль в фильме «Чучело».

— Мы переглянулись с Калужским и подумали: как же это можно устроить-то, чтобы она получила эту роль? — вспоминает Вера. — И я немедленно стала маленькой Кристиной Орбакайте, а он — Роланом Быковым. Я ходила за ним и говорила: «Дядя Ролан, дядя Ролан, ну я не могу наголо, меня же не поймут, ну посмотрите на меня, меня же не поймут, ну пожалуйста.» Он ходил и говорил: «И что мне делать? Сегодня уже третий съемочный день, что ты мне предлагаешь?!» А я говорила: «Ну пусть вот Олечка сыграет.» Он такой, грозно: «Олечка, ты сыграешь?» И Олечка такая: «Да.» И потом она благодарила «Ленфильм» и все такое.

Кроме Москвы, «Общество.» побывало в Петрозаводске, во Владивостоке — это уже в 2009-м. Полозкова ездит на гастроли и сама по себе, без спектакля — как поэт. Она выступала в Минске, Киеве, Перми, под Рязанью — в колонии для несовершеннолетних, в городе Сумы. 30 декабря 2008 года она написала у себя в блоге: «Год 2008 — пунктирно — выглядел так: Киев — Киев — Киев — Питер — Минск — Рязань — Шарм-элъ-Шейх — Киев — Сумы — деревня Слободка Переславского района Ярославской области — Сингапур — Бангкок — Одесса — Тамбов — Красноярск — Париж — Дели — Варанаси — Каджурао — Орча — Агра — Пушкар — Джайпур - Морджим — Арамболъ — краешек штата Махараштра — Бага — Анджуна — Панаджи — Киев. Мама рассказала мне, что купила карту мира, чтобы отмечать на ней мои перемещения. “А то приходят гости, спрашивают “где Вера?”, аяи показать не могу”».

А вот с получением премии «Дебют» получилось смешно. В феврале 2009 года Полозкова получила «Неформат» — премию для русскоязычных авторов младше 27 лет, учрежденную тем же фондом «Поколение», который в 2000-м учредил премию «Дебют». Фактически это был анти-«Дебют». Авторы «Дебюта» и близкие к ним критики возмутились: мол, какой же vero4ka неформат с ее десятью тысячами [102] френдов? «Неформатом», противостоящим попсе и гламуру, они привыкли считать себя и были не готовы так запросто сдать свои позиции.

Евгения Вежлян, критик и ведущая литературного салона «Читательский клуб», в своем журнале vejlyan анонсировала дискуссию под названием «Поэт ли Полозкова?», так как после вручения «Неформата» этот вопрос стал живо интересовать литературную общественность. Одним казалось, что Полозкову незаслуженно легитимировали, признав ее поэтом; другие считали, что Полозкова, наоборот, собою и своей сетевой популярностью легитимировала мутную и невнятную премию «Неформат». «С одной стороны, еще большой вопрос, от кого к кому в этом случае должен перетекать символический капитал (не столько “Кто такая Полозкова?” — “Та, которой дали премию “Неформат”, сколько “Что еще за премия “Неформат ”? - “Ну как же, та, которую дали Полозковой ”), — писал у себя в блоге культуртрегер и поэт Дмитрий Кузьмин. — Ас другой — это ведь просто очередной жест из серии “теперь неформатно быть форматным”, удивляться которому после истории писателя Акунина, перерождения писателя Сорокина и многих других сюжетов последнего десятилетия довольно странно».

Пока в русской блогосфере шли жаркие дискуссии о формате, о природе поэтической популярности и о правомерности некоторых награждений, простуженная Полозкова вместе с «Обществом анонимных художников» была сперва в Петрозаводске, потом во Владивостоке. Я позвонила ей в Петрозаводск, чтобы спросить, когда она намеревается перестать быть «молодым поэтом» и стать просто поэтом, без возрастных уточнений: мне нужен был ее комментарий для статьи о лауреатах только что врученной премии «Неформат».

— Мне прекрасную вещь на эту тему сказал Дмитрий Быков, — прокашляла мне в трубку Вера. — Я у него спросила: «Дмитрий Львович, когда вы перестали бороться за свое существование? Когда вы перестали ругаться с людьми, которые называют вас выскочкой, самозванцем, молодым идиотом? Когда в этом отпала необходимость?» Он посмотрел на меня и сказал: «Ну, тебя лет шесть еще ебать будут».

Это можно понимать двояко. С одной стороны, Верочку действительно много и с удовольствием «ебут» за популярность, в глазах масс не соответствующую ее юному возрасту: вот если бы она была 30-летним московским поэтом со стабильной работой — другое дело. А так — девчонка чуть за 20, без диплома и без работы, а у нее в телефоне — Владимир Кристовский, Михаил Козырев и Артемий Троицкий, и все они — поклонники ее творчества. Это кого угодно выведет из себя.

С другой стороны, профессиональная поэтическая тусовка — в частности, литературные критики — отказывает Полозковой не в надлежащем возрасте, а в надлежащем качестве текстов. Собственно, «поэтом» Верочка стала, лишь получив премию «Неформат», которая и легитимировала ее в этом качестве. Или не легитимировала: желающих оспорить выбор «неформатного» жюри, в составе которого изначально были заявлены писатель Юрий Мамлеев, поэт Андрей «Орлуша» Орлов, критик Лев Данилкин и телеведущая Ксения Собчак, нашлось много.

Вероятно, Быков со свойственной ему двусмысленной иронией имел в виду и то и другое. Лет через шесть неприлично популярный вундеркинд vero4ka превратится во взрослую Веру Полозкову, которая догонит свои собственные достижения, так что ее уже будет неловко пинать за слишком юный возраст. Лет через шесть, а может, и раньше, поэт-блогер vero4ka распишется, найдет свой собственный язык, не заемный у Линор Горалик, Елены Фанайловой и других современных поэтов, свои темы, своих героев, обретет уверенность и перестанет обращать внимание на мнение той или иной тусовки. Иначе говоря, станет уже не «молодым», а просто поэтом.

— Я не знаю, когда накапливается критическая масса информации о человеке, чтобы все смирились. Когда это перестает бесить, что ты, такой молодой да борзый, везде, — сказала мне Полозкова после получения премии. — Я сейчас прозвучу цинично, но это плющит, пока у тебя есть сомнения, что ты действительно относишься к этой области. Пока ты не перестаешь думать о том, что ты действительно не самый достойный этой премии человек. Я, наверно, действительно не самый достойный: есть какие-то прекрасные люди, которым просто в голову не пришло ничего никуда послать, они сидят в каком-нибудь городе Петрозаводске, пишут гениальные вещи — и что-нибудь им мешает их показать, опубликовать, или просто о них в Москве не знают. Но поскольку мне на самом деле очень интересно то, чем я занимаюсь, я вполне готова еще потерпеть.

По мнению Быкова, терпеть придется еще лет шесть. Впрочем, у самой Веры на эти шесть лет другие планы.

— Моя основная цель на ближайшие пять лет — просто преуспеть по части самостоятельности. Мне хочется жить отдельно — в своей квартире желательно. Еще? Я хочу родить ребенка в ближайшие пять лет. Мне хочется, правда. Мне кажется, это круто.

Прочие планы, цели и интересы Полозковой очень разнообразны. Она с приятелем придумывает большую онлайновую игру для детей; берет уроки вокала и собирается петь; в 2009 году она снялась в кино; играет в двух спектаклях; в июне 2010 года вела фестиваль «Усадьба. Джаз».

— Все это — благодаря тому, что ты популярный блогер?

— Нет, Юль. Это все потому, что у меня в жопе шило. Любая другая площадка — и люди бы обо мне узнали, может, не так быстро. Нельзя думать, что ты всем обязан только вот этому пространству [ «Живому журналу» — Ю.И.]. Не ЖЖ — так MySpace. Не интернет — так какое-нибудь СМИ, где я была бы колумнистом каким-нибудь. Куда-нибудь бы все равно выходила эта кипучая энергия. Иногда, правда, она глушится страшной ленью, но они как-то договариваются: типа «сегодня я рулю, завтра — ты». В общем, это такая история, когда тебя больше, чем тебе хватает. Когда тебя более чем достаточно.

Мне двадцать, и я лично знакома со всеми кумирами своей юности. Певицы, которых я считаю величайшими, ласково тычут меня кулачком в плечо, писатели и поэты, которые станут впоследствии эмблемами эпохи, поят меня коньяком из своего пластикового стаканчика, интернет-корифеи преподают у меня на журфаке, иногда угощают десертом в баре, журналисты-легенды на пасхальном обеде протягивают моей маме руку и вежливо представляются по имени. Половина из тех, кто составлял мой личный иконостас, просто написала мне однажды письмо и сказала — давайте знакомиться.

Я издала книжку в пятнадцать лет, я поработала в редакциях нескольких журналов, которые когда-то считала настоящим печатным священнодействием; я делала сюжеты на ТВ, я тусовала в маленьких гримерках, где находились, к примеру, Грымов, Липскеров и Адабашьян одновременно, меня однажды позвали работать в Белый дом.

Это при том, что я ни черта не журналист и вообще во все это совалась исключительно из баловства.

<.>

В тринадцать-четырнадцать я была моделью, я участвовала в больших показах, мне устраивали профессиональные фотосессии.

Я была за кулисами Большого, я ходила по сцене, я видела прогон нового балета задолго до премьеры.

<.>

Вчера в клубе ко мне подошли два человека и спросили: «Вы тот самый юзер vero4ka?»

<.>

И дело не в том, что я тут гарцую и рассыпаю бриллианты из-под копытца

— а в том, что все как-то рьяно мечтают, а тебе уже, в общем, не о чем. Все грезят о чем-то большем, недостижимом, вожделенном, а ты как-то довольно быстро понял всему цену, везде был, на всех посмотрел, и все это больше не составляет для тебя никакой новизны и тайны — ни шоу-бизнес, ни Рублевка, ни литературные кулуары, ни прославленные редакции. Ни из-под какой двери больше не льется загадочного сияния. Ты уяснил для себя основные принципы, механизмы, методы, ты можешь в любой момент пойти куда хочешь, тебя везде возьмут — вот только ты никуда не хочешь и ничего как-то в общем не ждешь.

<.>

В школу в шесть, в экстернат в четырнадцать, в университет в пятнадцать, быстрей-быстрей, и жить торопится, и чувствовать спешит, а в результате в двадцать, когда все ждут от тебя ну совсем взрослых свершений и подвигов, ты разворачиваешься на сто восемьдесят и идешь бухать, кутить и веселиться, потому что, во-первых, тупо впахивать тебе откровенно не хочется, а во-вторых, если все сделать сейчас, можно спокойно помирать в двадцать пять — абсолютно состоявшимся человеком.

Есть еще, конечно, такие сферы, как родить ребенка и создать семью, там, понятно, неисчерпаемые возможности для внутреннего роста; но это успеется всегда. Это все могут, для этого избранности не требуется ни малейшей.

<.>

Твои друзья причем, двадцатиоднолетние редактора Marie Claire, корреспонденты Коммерсанта, сотрудники Вестей — подсаживаются к тебе на подоконник на факультете, нагибаются к самому твоему уху, стараясь не расплескать кофе, и произносят твоим же собственным внутренним голосом:

— Я. Не знаю. Куда. Дальше.

Из журнала vero4ka, 6 мая 2006

— У меня было такое ощущение, — говорит мне Вера в клубе ArteFAQ через два года после

этой записи. Я смотрю на нее — ив голове у меня строчка из моего же собственного стишка: «Она выросла и похорошела». Или не из стишка вовсе.

— Оно сохранилось?

— Нет.

— Выходит, теперь тебе есть куда стремиться?

— Конечно. Периодически, когда сильно разгоняешь велосипед, педали начинают прокручиваться. И ощущение, что все: «Бля-а-а-а! Неуправляема». Стоит притормозить немножко, свернуть с пути — и сразу понятно, что есть куда двигаться, что делать и так далее. Вполне.

Через два месяца после этого разговора vero4ka написала: «Ничего не было просто так — если “отл.”, то “Бог любит меня”, если мальчик не звонит, значит, “Бог больше не любит меня” — так смешно об этом думать, Лиза, натурально, мы очень большого мнения о себе в восемнадцать лет, кажется, все только и думают, как тебе насолить; мир большой, у всех свои дела, правда. Все имеет, как правило, простые и прозаические причины, никакого Провидения, и, что самое, пожалуй, непереносимое — все не имеет никаких настоящих Финалов — ни трагических, ни счастливых, никаких, кончается скомканно и бесславно, или просто глупо, или перетекает во что-то другое; с этим труднее всего смириться, у нас в школе любили спрашивать про Главную Мысль Произведения — Лиза, если у произведения есть Главная Мысль, это ужасная хуйня, а не произведение. Все должно кончаться как-то по-дурацки, или недоумением, или странно — тогда будет как в жизни; никаких хэппи-эндов, никаких десяти трупов, все это беллетристика, Лиза. Прежде всего, ничего не кончается, пока не умер, да и потом, мне кажется, много всего интересного.

<…>

Даже если Его! Того Самого Единственного! Лиза, “поженились, жили счастливо и умерли в один день” — это они не слова экономят, это просто правда нечего сказать. Все шестьсот страниц они друг друга в течение месяца покоряли, а потом поженились и остальные сорок лет ни черта не происходит, Лиза, и от этого вешаешься так же, как от безлюбовъя. Вообще нет никакого конечного счастья, пока ты живой.

<…>

И это круто. Переболеваешъ большими буквами, чувством, что все так ужасно важно и неповторимо, и только с тобой, и только сейчас, начинаешь замечать тонкости и детали, начинаешь получать массу удовольствия от каких-то до смешного простых вещей, перестаешь беречь всякий глупый хлам в доме и в памяти — жизнь невозможно длинная, интересно прожить ее всю, все попробовать, все узнать, всего дождаться, посмотреть, как у кого повернется; никаких “А Хочется ли Тебе, Чтобы Все Скорее Закончилось ” — нет, не хочется, больно бывает очень, страшно бывает дико, время, когда ничего не хочется, тянется месяцами — но нет, не хочется, чтоб закончилось, интересно.

Чем дальше, тем интереснее, Лиза».

Оглавление книги