Книга: Рунет. Сотворенные кумиры

Картинка + подпись

Картинка + подпись

— Я жил в Тромсё — это 70-я параллель, такая заполярная Норвегия, о которой люди ничего не знали. И как-то пару раз написал о своей жизни. Эти мои записи увидела Наташа Мозговая, израильская журналистка, и у себя написала об этом. Я помню, у нее пост назывался: «Нет, он не Байрон, он drugoi». И как-то так получилось — 10 френдов, 20, 30, 100 откуда-то. И я понял, что это людям интересно, это интересно мне. Потому что у меня работа была — я много ездил, и нужно было еще что-то: работа — это такой процесс, как в металлургии, безостановочный и безотходный, им занимаешься все время, и он так съедает голову и лишнее время, что от него иногда ужасно устаешь, и хочется чего-то еще. И вот это «еще» появилось в виде ЖЖ.

Я в себе вдруг обнаружил какую-то страсть к иллюстрированному рассказу собственного изготовления, — вспоминает Адагамов. — Рунет очень всегда страдал отсутствием иллюстративного материала. У нас он графоманский: все пишут тексты, километры текстов, а новостной картинки нет. Та же самая Лента. ру — у нее только сейчас стали появляться какие-то фоторепортажи отдельно от новостной ленты. А ведь в мире огромное количество изданий держится на картинке, начиная с журналов Life, Stern. Вот у «Штерна» есть приложение View — это журнал полностью из картинок. Я это, в общем-то, почувствовал — что одной-единственной картинкой, вовремя показанной, можно сказать гораздо больше, чем двумя страницами текста. Появилась вот эта форма — одна фотография с короткой подписью. В каких-то единичных случаях я давал свои комментарии, но в принципе и этого не нужно. То есть человеку очень редко нужна личная позиция блогера. Она может быть интересна для человека, который много пишет, но с помощью одной картинки и простого описания, что на ней происходит, уже можно делать очень много.

В 2009 году в онлайн-интервью на Ленте. ру Рустем Адагамов сформулировал основной принцип своего формата: «Главное при выборе фотографии из фотоленты новостного агентства — тот интерес, который она может вызвать у читателей блога». К этому времени в ЖЖ появилось много журналов, копирующих формат «Другого» и вроде бы точно так же работающих на читательский интерес. Ни один из них так и не смог даже приблизиться к журналу drugoi по популярности, не говоря уже о том, чтобы обойти его. Даже Артемий Лебедев, поставив себе задачу стать популярнее «Другого», выдумывает собственные форматы для своего блога, не пытаясь переиграть его на том же поле. Дело в том, что формат блога — это не лекало и даже не жанр, а авторский способ самовыражения. И как таковой он не поддается копированию. В том же интервью на вопрос о том, почему никто из подражателей «Другого» не стал популярным, Адагамов ответил: «Может быть, потому, что они только копируют тот формат, который я придумал много лет назад. Может быть, потому, что формат — это еще не все. У меня в блоге много моих собственных фоторепортажей, а они подчас вызывают куда больший интерес, чем фотографии новостных агентств».

— Когда случился Беслан, я стал выкладывать практически в реальном времени фотографии того, что там происходит. Мне писали: «Зачем вы это выкладываете? Это страшно!» Я тогда, помню, очень этим возмущался и говорил: «Это нужно показывать, потому что с помощью этих фотографий мы учимся сопереживать». Когда видишь боль человека, который живет с тобой в одной стране, ты ему сопереживаешь, значит, ты становишься лучше. Это объединяет людей. Мы становимся народом — не населением, а народом.

— Вы как-то выбираете сюжеты для своих постов?

— Они сами появляются, их не нужно даже выбирать. Всегда на поверхность выносится что-то такое, что интересно. Человек в интернете, в общем-то, ленив: он редко что-то ищет, редко озабочен тем, чтобы найти что-то такое интересное. Очень часто кидаешь в блог картинку о каком-нибудь человеке — спрашивают: «А кто это?» Я говорю: «Есть же “Яндекс”, есть “Гугл” — зайди, посмотри». Нет, не хотят. Поэтому ничего искать не нужно. Вот сегодня упал самолет — и это показывают, и это люди воспринимают, переживают. Это что касается чужих картинок. Когда мне пишут: «Ты занимаешься копипейстом», — на самом деле выражение «копипейст» придумано людьми, которые сами ничем не интересуются. Они думают, что это очень просто: взял картинку отсюда и поставил ее сюда. Но нужно же знать, какую картинку, где ее взять, и нужно иметь к этому интерес.

Я показываю то, что мне интересно, значит, это интересно и многим людям, — продолжает Рустем, — отсюда появляются аудитория, обратная связь. Тут нужен интерес к деталям. Я всегда возмущаюсь, когда человек живет, например, в Нью-Йорке и пишет у себя в блоге о какой-то ерунде: что ему сегодня приснилось, что он съел. Ё-моё, ты живешь в Нью-Йорке, в величайшем городе мира, где ежесекундно что-то происходит. На улицу выйди, покажи, как люди ездят в автобусе, как выглядит билет автобусный, какое там метро, как люди завтракают утром, что они покупают — вот эти детали. Они на самом деле ужасно интересные.

— Когда сюжеты появляются из острых и актуальных новостных сообщений — это понятно: случилось что-то — и у вас в блоге появилась иллюстрация этого события. Но у вас же есть не только это. Например, был пост про игуану, которой пришлось ампутировать один из двух пенисов…

— А это тоже вещи, которые выносятся на поверхность. Где-то сняли этого игуана. Где-то сняли, например, китайца — самого высокого китайца в мире, который спас дельфина. Дельфин в каком-то китайском океанариуме проглотил пластиковый пакет, и с ним стало плохо. Китаец вытянул эту свою длиннющую руку, залез ему внутрь и этот пакет вытащил. Ну суперистория же, которая всем интересна! И это не новость — то есть это не новостная лента, — а это то, что происходит в мире.

29 января 2009 года в журнале drugoi появился пост, по форме точно отвечающий специфике этого блога: картинка и подпись. Картинка при этом была скриншотом из профайла пользователя, а подпись — цитатой из «Золотого теленка». Пост назывался «Столб воздуха» и выглядел так:

— Вы знаете, Адам, новость — на каждого гражданина давит столб воздуха силою в двести четырнадцать кило!

— Нет, — сказал Козлевич, — а что?

— Как что! Это научно-медицинский факт. И мне это стало с недавнего времени тяжело. Вы только подумайте! Двести четырнадцать кило! Давят круглые сутки, в особенности по ночам. Я плохо сплю.

Эта констатация возросшей (или просто осознанной) ответственности за содержание своего блога кажется удивительной по нескольким причинам. Во-первых, 30 тысяч подписчиков — это действительно очень много, больше тиражей некоторых столичных журналов и газет; но ведь и 20 тысяч — тоже немало. Почему же «столб воздуха» стал давить на «Другого» именно сейчас? Во-вторых, контент в журнале drugoi далеко не всегда авторский: там много чужих фотографий и подписей, взятых из тех же новостных агентств. Сам drugoi несет ответственность только за их отбор — и это, на первый взгляд, вдвое меньше ответственности, чем у любого другого популярного блогера, кроме, пожалуй, Максима «mrparker» Кононенко. Грубо говоря, «Другого» можно ругать за скучные темы (чего практически не бывает), но нельзя — за плохо снятые кадры, потому что кадры эти в большинстве случаев сделаны не им.

И здесь начинает работать своего рода «фактор блогосферы» или — шире — «фактор интернета». Автор популярного блога, в отличие, скажем, от автора популярного романа, живет в постоянном контакте со своими читателями и погружен в интенсивный поток онлайновой информации. Каждое его слово или действие, вне зависимости от его желания и намерения, становится частью этого потока и возвращается к нему подчас непредсказуемой реакцией других блогеров и комментаторов. Даже отсутствие постов в ЖЖ мультитысячника является знаковым и становится поводом для обсуждения: что случилось, почему не пишет, не замешана ли тут кремлевская или какая другая цензура?

Особенно показательна в этом смысле история вокруг поста с фотографией президента Дмитрия Медведева на фоне египетской пирамиды. Этот пост в журнале drugoi назывался «Разделяй и властвуй» и был написан вскоре после того, как премьер-министр Владимир Путин приехал с инспекцией в один из магазинов сети «Седьмой континент» и посетовал, что свинина там стоит слишком дорого — мол, продавцы накручивают цены. Подпись к фотографии с Медведевым гласила: «24.06.2009, Египет | В то время, когда злой следователь проверял цены на свинину в московских супермаркетах, добрый инспектировал египетские пирамиды — все ли на месте».

На следующий день в шапке этого поста появилось сообщение: «Этот журнал только для чтения. В нем не может быть новых записей и комментариев». Целые сутки блогосфера и даже некоторые новостные интернет-сайты обсуждали, кто и за что закрыл «Другого». Звучали самые разные версии, но самая популярная сводилась к тому, что drugoi стал жертвой политической цензуры, и руки этой цензуры растут непосредственно из Кремля.

Как выяснилось еще через день, журнал «Другого» автоматически заморозила Abuse Team «Живого журнала», откликнувшись на запрос от агентства Associated Press, которому принадлежала опубликованная в блоге фотография. Сотрудница агентства, которой прислали ссылку на пост, не знала, что у Рустема Адагамова есть договор и подписка на фотоленту АР, и написала жалобу в Abuse Team. «Вторую половину сегодняшнего дня я провел, отвечая на вопросы сотрудников различных телеканалов, онлайн-изданий и газет, — пишет drugoi после «разморозки» своего журнала. — Всех интересовало, что случилось с блогом, нет ли здесь какой-либо политической подоплеки и не стал ли я жертвой цензуры? Жертвой я не стал, подоплеки никакой нет, а есть только досадное недоразумение, которое общими усилиями мы исправили».

Когда информационным поводом для 30 тысяч читателей становится любое действие и даже бездействие человека, он испытывает стресс. Тем более если изначально он не являлся человеком публичной профессии — музыкантом, актером, писателем, — то есть не привык ничего делать с оглядкой на такую большую аудиторию. У многих мультитысячников в какой-то момент появляется реакция на блогосферу, которую можно описать термином, фигурирующим в расследовании аварии на Саяно-Шушенской ГЭС в августе 2009 года: «усталость металла». При этом рассчитать средний порог, после которого она наступает, оказывается невозможным: для кого-то это 1000 френдов, для кого-то — десять тысяч, а для самых, видимо, стойких — 30 тысяч. Неслучайно самые стойкие и становятся в результате самыми популярными: чем дольше блогер может выдерживать давление блогосферы, тем дольше он остается центром притяжения читателей и комментаторов и тем дольше он сохраняет собственное, ни на кого не похожее, лицо.

— Если хочешь, чтобы тебя заметили в ЖЖ, пиши о плохом, ругай, — говорит Адагамов. — Пиши о негативе — тогда на тебя начнут ссылаться, тебя заметят. К сожалению, мне кажется, это специфика нашего российского сообщества. Почему-то, с одной стороны, люди любят все позитивное; видят фотографии о чем-то хорошем и говорят: «Вот наконец-то позитив». Мне пишут: «Как здорово, спасибо». А потом смотришь — на этот пост ни одной ссылки. Всем все нравится, но ссылок нет. С другой стороны, когда человек пишет: «Смотрите, вот тут такой кошмар, тут вот что происходит», — и получает 100 ссылок. Людям нравится разносить плохие новости. Людям не нравится делиться хорошими новостями. Поэтому, когда в ЖЖ происходит что-то плохое, об этом знают сразу все, а когда происходит что-то хорошее — ну да, хорошее, ну хорошо — и все. Мне кажется, именно в этом корень всех трений вокруг СУПа. «Они, гады, баннер повесили» — и понеслось. Очень приятно всегда писать о том, что кто-то дурак. Это один из главных трендов в ЖЖ — ссылки на посты, которые человеку кажутся глупыми или отвратительными. «Вот он какой, ату его!» — и вся вот эта масса кинулась туда, и тут же все это обрастает ссылками.

Еде-то через год после нашего разговора drugoi написал большой эмоциональный пост в ответ на репортаж о том, как из Перми делают новую культурную столицу, опубликованный в журнале «Русский Репортер». В посте цитировалась выдержка из статьи, взбесившая, надо сказать, не только Рустема Адагамова, но и многих пермяков: во впечатлениях московской журналистки от пермской деревянной скульптуры, хранящейся в местной художественной галерее, им почудились столичное пренебрежение и снобизм. «.насупленные ангелы со сморщенными лицами и преувеличенными лбами: мегакрупная Параскева, махонькие Екатерина и Варвара, Саваоф, похожий на боцмана, сидит в каком-то хворосте из лучей. Пермская скульптура — это гибрид католических технологий и наивного русского мироощущения. Здесь жили ссыльные католики — они привезли свои скульптурные навыки, а пермяки-язычники христианских святых скрестили со своими богами. Получился образец восприимчивости местности к чужим культурным прививкам»[91].

После этого шел нехарактерный для «Другого» длинный гневный текст:

«Вот так у нас теперь можно писать о русской культуре. Святой Никола Можайский превращается в “насупленного ангела со сморщенным лицом”, бог Саваоф с восходящим солнцем — в “боцмана на хворосте”, а гениальные пермские резчики по дереву оказываются учениками ссыльных католиков. Ай да Саша Денисова, ай да “Русский Репортер”.

Г-же Денисовой, заглянувшей, видимо, на минутку в Пермскую художественную галерею, где хранится коллекция деревянной скульптуры, собранная Н.Н. Серебрянниковым, неведомо, что упоминания о первых деревянных скульптурах на Угорской земле появляются в русских летописях еще в XIII веке. В Новгородской летописи (1398) говорится о большом количестве идолов-изваяний, из которых наиболее чтимыми были Золотая Баба и Войпелъ. Это было еще до крещения пермяков в 1501 году.

Н.Н. Серебрянников в своей книге писал о том, что “местные племена занимались деревянным ваянием и очень мудреным”. Появление деревянной скульптуры в христианских церквях Пермского края связано в первую очередь с тем, что бывшие язычники ставили условием помещение своего идола в храм. И только потом деревянные языческие идолы уступили место христианским святым и изображению Христа. “Сидящий Спаситель ”, так любовно изображаемый пермскими резчиками, заменил собой ту самую Золотую Бабу финно-угорских народов. Вот откуда идут корни пермской деревянной скульптуры.

<…>

А теперь посмотрите мой прошлогодний фоторепортаж из Перми о собрании деревянной скульптуры и перечитайте еще раз то, что написала Саша Денисова в “Русском Репортере”. Бумага все стерпит?

P.S. Вроде бы мелочь, один абзац ернического, глупого текста, а вот, гляди-ка, задело меня за живое. Обидно стало за “николушек ”».

В нескольких сотнях комментариев к этому посту, среди общего негодования в адрес журналистки, журнала и российских СМИ в принципе есть и такой, от пользователя brazzaville, который, помимо прочего, цитирует и тот самый репортаж Адагамова из Перми, на который ссылается сам drugoi:

«Видимо, это какая-то неизбежность — чем выше рейтинг, чем больше читателей, тем вероятнее, что в авторе проснется желание поучать и наставлять в соответствии с собственными вкусами и представлениями.

Фактические ошибки необходимо разбирать, но выносить в начало абсолютно безобидные с точки зрения исторической достоверности описания очень странно. Единственный упрек — не нравится?! Тем более это кажется странным, когда вот:

drugoi: Это распятие XVII века из села Вильгорьт, несмотря на сюжет, не может не вызвать улыбку — Христос на кресте похож на персонажа из детского мультфильма или комикса.

Стоит ли после этого попрекать Сашу за недостаточную почтительность?»

Объяснение тут одно: популярные блогеры — тоже люди. Более того, они, в сущности, такие же блогеры, как и остальные; просто в силу своей популярности, очень часто неожиданной для них самих, не могут позволить себе быть такими же. К ним так часто обращаются как к авторитетным источникам по тем или иным вопросам — литературе, отношениям между полами, судьбе Рунета, кулинарии, дизайну или сиськам, — что этим невольно выделяют их в отдельную сетевую «касту». Считается, что ее представители не живут личной жизнью, не делают мелких гадостей ближним (а если уж делают, то только крупные, сатанинского размаха), не гонятся за популярностью, не пытаются заработать побольше френдов (кроме, пожалуй, Тёмы Лебедева) и не множат негатива в ЖЖ, если только это не сознательно выбранная стратегия блога (как у того же Лебедева или Паркера). Этот стереотип так силен, что порой и сами представители этой касты привыкают к мысли о том, что они всего этого не делают. Во всяком случае, drugoi не включает себя в неприятную ему социальную группу «разносчиков негатива»:

— Средний возраст в ЖЖ — 24 года, то есть это люди молодые, сидящие в офисах, им часто некуда себя деть, нечем себя занять. А игра на негативе очень возбуждает, она приносит, видимо, какое-то удовлетворение — черт его знает. И травля человека за что-то — она всегда будет на виду. Это, наверное, от молодости, от неспособности сопереживать, может быть, от недореализации. Понимаете, они могут быть очень хорошими специалистами — программистами, технарями хорошими, — но в них вот такая душевная черствость и цинизм. Очень многое делается на цинизме: обсмеять какие-то хорошие душевные порывы, написать о них плохо.

— Это «болезнь роста», или в ЖЖ это всегда было?

— Нет, раньше ее не было, конечно.

— А в какой момент она появилась?

— Сложно сказать. Все говорят, что когда коды отменили. Нет, это произошло гораздо позже. Это случилось на волне бурной популярности ЖЖ, когда туда пошел народ не для ведения блога. У нас ведь в ЖЖ мало блогеров, большинство — это комментаторы. И мне кажется, в тот момент, когда популярные блогеры стали заметны в офлайне, когда ЖЖ начал влиять на общественную жизнь, туда пришла большая армия этих самых комментаторов, которые и привнесли такой циничный тренд. Получилось так, что приятно прийти в дневник к известному человеку и написать там: «Чего ты пишешь-то, все это ерунда и барахло!» Появился подростковый такой цинизм. Но я с этим стараюсь как-то бороться.

— Как?

— Ну вот собой. Я в принципе человек достаточно резкий, как мои родные говорят, с тяжелым характером, — тихо, слегка заикаясь, говорит Рустем. Глядя на него, поверить в это невозможно. Читая спокойные, уравновешенные посты в его блоге — тоже. Читая его переписку с некоторыми комментаторами — поверить можно, но не хочется. — Я чувствую, что когда пишешь человеческим языком, без мата, когда пытаешься все-таки людям показать что-то такое, что заставит их сопереживать, — это такой месседж, который может улучшить людей. Конечно, все это немножко наивно. Но мне кажется, что, если хотя бы сотая часть моих читателей читает такие посты, смотрит на фотографии детей в детдоме, стариков — может быть, им это помогает в жизни. Может быть, они ощущают, что не одиноки, что кто-то еще так же чувствует, как они.

— А вы когда-нибудь Премию Паркера получали?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю, не выигрывал.

— А хотите?

— Нет, не хочу. Я не тщеславен, не люблю на публике быть. А потом мне, честно говоря, не очень нравится Паркер. Ну не нравится.

— Как явление или как человек?

— Как человек. Как может быть «явление» в сети? Не нравится по многим причинам. Я знаю его лично, и как-то это не мое. Мне из наших сетевых людей, кроме Носика и Лесного, вообще как-то…

Кого я еще знаю лично? Я сейчас вот так сижу, пытаюсь вспомнить. Ну, наверное, никого. То есть я не тусовщик совершенно, я не люблю вот эти общие сборы, потому что это всегда какое-то общество мало знакомых друг с другом людей: о чем-то нужно говорить, а о чем — непонятно. Я такой отшельник, в общем.

Оглавление книги