Книга: Дети онлайн: опасности в Сети

Глава 7 Шаг в неизвестность

Глава 7

Шаг в неизвестность

Я ненавижу политические дрязги. Открыто презираю тех, кто всеми способами старается добиться власти, политического влияния и депутатского кресла. К сожалению, в России, да и во всем мире, политика – это территория лицемерия и лжи, поле битвы денежных мешков и лоббистов. Я всегда старалась от этого дистанцироваться и считала, что стране нужны профессионалы, а не говорящие головы, плавно перетекающие из одного ток-шоу в другое. Связывать каким-либо образом жизнь с политикой мне не хотелось никогда. Но после встречи с Медведевым пришло осознание того, что если мы хотим действительно изменить систему, необходимо добиваться изменений в законодательстве, создания принципиально новых институтов государственного и общественного контроля. Нужна корректировка образовательных программ и комплексные меры решения проблемы педофилии, реализуемые не на уровне отдельно взятой общественной организации, а на уровне государства в целом. Но как этого добиться без политической воли руководства страны и чиновников, ответственных за эти сферы? Вопрос непростой.

Казалось, что нужно всего лишь доказать, что твоя работа приносит результат, и к тебе прислушаются как к эксперту. На деле все оказалось совсем не так.

Законопроекты принимались, исходя не из реальной необходимости, эффективности, формируемого общественного запроса и банального здравого смысла, а исходя из предвыборных политических расчетов, лоббизма и в цифрах просчитанной выгоды – в денежном эквиваленте или рейтингах, неважно. Главное, чтобы был профит. Заметили, что именно в предвыборный период депутаты – все как один – становятся ярыми защитниками детей, борцами с педофилами, оплотом справедливости и защитниками общественной морали?

Именно так возник так называемый закон «О химической кастрации», который был принят в 2012 году. До сих пор никто не может объяснить, кому это было нужно и зачем. Шумихи вокруг этого закона было столько, что словосочетанием «химическая кастрация» не плевались разве что утюги и пылесосы. Народ активно поддержал нововведение, слово «кастрация» ласкало душу домохозяйкам и молодым мамочкам, но экспертное сообщество кричало: «Остановитесь!» Никто не слышал. Депутаты дружно проголосовали за закон, который требует серьезных вливаний бюджетных средств на закупку препаратов, не имеет ничего общего с противодействием педофилии и до сих пор является объектом грустных насмешек.

Согласно этому закону педофил может добровольно пройти курс гормональной терапии, в результате которой у него будет полностью подавлено сексуальное желание. И если он такую терапию пройдет, то, несмотря на полный запрет УДО для педофилов, может выйти на свободу досрочно. Препарат этот действует от месяца до трех, потом требуется повторная инъекция. Но и в тот же день педофил способен полностью восстановить гормональный фон, просто приняв таблетку виагры. А ведь он уже получил справочку от врача, что прошел химическую кастрацию! Это значит, что если в его районе изнасилуют ребенка и за педофилом-рецидивистом придет полиция, тот покажет справочку и останется на свободе – ведь у него алиби, медицинский документ. Хотели как лучше, получилось как всегда.

Теперь, когда мы разобрались, как работает система, нам пришлось к ней приспосабливаться и использовать методы работы с информационным полем. Стало ясно, что без политики не обойтись. И мы с коллегами начали писать проекты законов, принятие которых реально необходимо, и в диких количествах копий отправлять всем депутатам Государственной думы. Параллельно мы раскачивали эту тему в СМИ, блогах, социальных сетях – до такой степени, пока о проблеме не заговорят все. Дело в том, что, когда какую-то новость или проблему обсуждает большинство населения, она доходит до первых лиц. А депутатам ничего не остается, кроме как взять заботливо вложенный нами в их руки политический козырь. При этом сам депутат уверен, что это он лично решил поднять общественно значимую проблему, и начинает проталкивать наш законопроект или инициативу. (Депутат – фигура в данном контексте условная. Тот же принцип работает с любыми публичными людьми.) Для себя он получает политические очки и любовь народа, а стране в такие моменты приносит пользу (в этом месте можно улыбаться).

Действуя таким образом, нам удалось добиться реальных решений от представителей власти, руководства социальных сетей, представителей крупного интернет-бизнеса, под шумок прошло даже два законопроекта. Сейчас активно работаем с третьим – об ужесточении наказания за убийство матерью новорожденного ребенка. В Думе его уже активно обсуждают.

Очень интересная история получилась с Федеральным законом № 139, на основании которого сейчас блокируются сайты с нелегальным контентом. На этот раз к обсуждению были приглашены представители экспертного сообщества – интернет-бизнес, общественные организации, специалисты IT-сферы. Но закон так торопились принять, что не учли и половины корректировок, внесенных экспертным советом. Я побывала на нескольких совещаниях в Думе по поводу этого законопроекта, и они повергли меня в уныние. Тогда я разыскала в Твиттере министра связи и массовых коммуникаций Никифорова и отправила ему свои предложения напрямую. Многие из них были учтены, но все равно закон получился сырым. Например, в нем так и не появился запрет пропаганды педофилии – хотя, по моему мнению, за это не только блокировать надо, но и сажать было бы неплохо.

Я довольно критично высказывалась здесь о депутатах – и будет несправедливо не рассказать об имеющемся у нас безусловно позитивном опыте слаженной работы с депутатом Государственной думы Алиной Кабаевой.

Однажды я написала законодательную инициативу о необходимости полного запрета на разглашение персональных данных несовершеннолетних, пострадавших от сексуального насилия, в СМИ. Поводом для такой инициативы стало одно неприятнейшее событие, в котором мне, к сожалению, довелось принимать участие. Меня пригласили в какое-то ток-шоу на канале НТВ прокомментировать закон о химической кастрации. Я согласилась, приехала в студию. И была просто в шоке от происходящего.

Редакторы пригласили на эфир семью из деревни, где проживало не больше двухсот человек. Шестилетнюю девочку изнасиловал мужчина преклонного возраста, житель той же деревни, алкоголик. Мама девочки рыдала и в красках рассказывала обо всех ужасах, которые пришлось пережить ее семье. Девочка вместе со старшей сестрой сидела рядом. Ее фото с прикрытыми черным прямоугольником глазами красовалось на большом экране. Через несколько минут в студию вошел тот самый педофил – ему дали условный срок и он мог спокойно перемещаться, где ему вздумается. Ведущий начал задавать ему вопросы о том, не хотел ли бы дед добровольно пройти процедуру химической кастрации.

С детьми в этот момент приключилась настоящая истерика. Представьте, каково шестилетнему ребенку увидеть насильника на расстоянии нескольких метров! Конечно, потом сотрудники канала спохватились и вывели детей из студии. Но в эфир передача все равно вышла.

Понятно, что тут возникают большие вопросы и к маме девочек. Надо же было додуматься притащить на федеральный канал ребенка, пострадавшего от сексуального насилия, при том что живут они в небольшом населенном пункте, где все друг друга знают. Худшей медвежьей услуги собственной дочери и представить нельзя.

Поддавшись душевному порыву, я разослала кипу писем с копиями инициативы всем депутатам. Причем ответа даже не ждала. Но вдруг мне позвонила Алина Кабаева – со свойственной ей обаятельной простотой: «Привет! Это Алина Кабаева! Мы получили твое письмо и хотим подготовить законопроект, помоги с фактурой!»

На следующий день я приехала в Думу, мы долго говорили с Алиной о проблеме защиты детей, я рассказала ей о своем проекте по борьбе с педофилами. Обсудили детали будущего законопроекта, я подготовила еще несколько рекомендаций. Вскоре законопроект уже был внесен на рассмотрение Думы. Депутаты проголосовали «за», а спустя еще немного времени законопроект подписал президент Путин. На все это ушло меньше года. Теперь СМИ обязаны скрывать всю информацию о детях – жертвах преступлений. Вступил в силу полный запрет на разглашение личных данных, вплоть до запрета на съемки местности и зданий, с которыми связана частная жизнь ребенка и его семьи. Нарушителям грозят огромные штрафы.

Раз уж речь зашла о политическом аспекте защиты детей от насилия, стоит рассказать и о судьбоносной встрече, которая состоялась в июле 2012 года на молодежном форуме «Селигер». Я приехала читать лекции по реализации гражданских кампаний на примере своего проекта по борьбе с педофилами. И так случилось, что 31 июля на форум прилетел президент Путин. Естественно, на встречу с Владимиром Владимировичем сбежались все форумчане – их было около трех тысяч. Узнав о приезде первого лица, я за полтора часа пришла в шатер, где он должен был выступать, и уселась на пол, чтобы занять место в первом ряду. Я понимала, что, если сяду вдалеке, шансов поговорить с президентом у меня практически не будет. Чаще всего он сам выбирает собеседника из толпы, и мне нужно было оказаться в поле его зрения.

Через полтора часа моего ожидания (а они были нелегкими, несколько раз меня и таких же смекалистых ребят пытались выгнать из шатра сотрудники ФСО) шатер начали заполнять участники форума. Потом нам сообщили, что президент задерживается на час, но покидать шатер нельзя. У меня затекло все – но я продолжала терпеливо ждать. А что еще оставалось?

И все же мои мучения были не напрасны. В шатер вошел Путин. Ребята начали задавать вопросы. Шум, гвалт, все тянут руки, размахивают плакатами, сделанными из подручных средств, какими-то предметами… Я тоже тянула руку. Точнее, две – по очереди. И вдруг… Мне дали микрофон.

«А. Левченко: Здравствуйте, Владимир Владимирович, меня зовут Анна Левченко. Я руководитель проекта по борьбе с педофилами. За год я посадила пятьдесят педофилов. Долго рассказывать не буду, но дело вот в чем. Наши заявления, материалы по выявлению педофилов, которые мы передаем в СК и в МВД, вместо положенных по закону десяти дней, которые отведены на рассмотрение заявлений УПК, до полугода «пинают» по кабинетам.

Это приводит иногда к страшным последствиям. Например, последнее наше задержание крупной банды педофилов произошло только через год после того, как мы оповестили правоохранительные органы, то есть следователи только через год после того, как мы точно указали на то место, где пятнадцать педофилов насилуют детей, только через год они туда приехали. За это время пострадало еще очень большое количество детей.

Вы не могли бы поговорить с Бастрыкиным и с Колокольцевым на эту тему, чтобы они как-то помогли нам, собственно, в решении этой проблемы? Потому что очень сложно работать, действительно.

В. Путин: Во-первых, я хочу вас поблагодарить за вашу работу. Защита детей без всяких скидок и без всяких натяжек относится к наиболее важным видам деятельности, которыми могли бы заниматься молодые люди. Причем это касается самых разных направлений: и воспитания детей, и художественного воспитания, и защиты их в семьях, защиты от преступных посягательств. Конечно, то, что вы делаете, – это уникальная работа. Спасибо вам большое.

Что касается административных проволочек, то они, безусловно, недопустимы в таких вопросах, хотя, понятно, это чистая бюрократия. Я не просто поговорю с ними, а я постараюсь сделать так, чтобы этого не повторялось. Думаю, что Генеральная прокуратура должна будет соответствующим образом отреагировать на эти негативные проявления.

Что касается такой серьезной темы, как бюрократизм, то еще Маяковский предлагал с ним бороться, но бюрократизм во всех странах, и у нас особенно, процветает. Помню, еще в советское время, когда я работал в известной организации, там ходила такая байка: когда в КГБ пришел сдаваться шпион, его спросили: «А есть у вас оружие?» Он говорит: «Есть». – «В такую-то комнату. А средства связи есть? Тогда – в комнату № 5. А деньги есть?» – «Есть». – «В седьмую комнату». Потом пришел, его опять спрашивают: «У вас задание-то есть?» – «Есть». – «Ну так идите, работайте, не мешайте людям здесь спокойно функционировать». Это высшая степень проявления бюрократизма. К сожалению, сегодня сталкиваемся с этим частенько».

Я не знаю, когда он успел связаться с министром МВД Колокольцевым и руководителем Следственного комитета России Бастрыкиным – может, пока летел в вертолете обратно в Москву. Но в час ночи у меня зазвонил телефон, и меня пригласили на встречу с министром внутренних дел России, попросив прихватить с собой все документы с доказательствами существующих проволочек в расследовании уголовных дел.

В первую секунду после завершения разговора я страшно обрадовалась. Но чуть позже осознала весь ужас своей ситуации. Завтра утром у меня встреча с министром. Через несколько часов, по сути. А я в лесу. Темно. Все спят. Машин нет. Такси вызвать невозможно. До Москвы триста пятьдесят километров по плохой дороге.

Я решила не поддаваться панике. Написала в Твиттере сообщение с просьбой всем форумчанам, собравшимся с утра ехать в Москву на своих автомобилях, откликнуться. Мне ответил один парень, я попросила его срочно подойти к центральной площади форума и сама поспешила туда, спотыкаясь о растяжки палаток и перепрыгивая через потухшие костры. Костя – так звали парня – сказал, что поедет в пять утра. Я ответила: «Нет, Костя, мы едем сейчас». И в два часа ночи мы с Костей Сдобновым отправились в Москву.

Дома я наспех приняла душ, нашла приличную рубашку и поехала в министерство. Стояла адская жара. В ожидании встречи я расположилась на газоне под дикой яблоней, перелистывая папку с документами для Колокольцева. Картина презабавнейшая – двадцатидвухлетняя девочка готовится к встрече с министром, сидя в траве под деревом. Дальше – веселее.

Вместе со мной на эту встречу пригласили руководителя проекта «Хрюши против» Женю Сморчкову, которая занимается борьбой с просроченными товарами в супермаркетах, – на нее за это в московском отделе полиции умудрились уголовное дело завести; Диму Чугунова, борца с нелегальной парковкой, и еще несколько молодых ребят. В общем, компания подобралась разношерстная и весьма странная.

И вот подходим мы к КПП, дежурные молодые лейтенанты смотрят наши паспорта и задают дежурный вопрос: «А вы к кому?» Мы хором отвечаем: «К Колокольцеву!» Раздается дружный смех лейтенантов и куривших чуть в сторонке сотрудников. Вдруг один из дежурных смотрит в компьютер и меняется в лице: «Ребят! Они и правда к министру!» Секундная пауза – и под возгласы «Ну ничего себе!», раздающиеся у нас за спиной (на самом деле там была нецензурная лексика, но на русский можно перевести примерно так), мы проходим в здание. Нас сопровождал сотрудник управления общественных связей МВД России, милейший человек, похожий на персонажа Колобка из сериала «Каменская». И вот мы в кабинете у министра.

Колокольцев, насупив брови, внимательно нас слушал. Я говорила о необходимости системной работы по выявлению педофилов, о проблеме отсутствия профильных отделов, предложила на федеральном уровне такие отделы создать и передала папку с отказами в возбуждении уголовных дел. Сначала министр смотрел с недоверием, но к концу моего пятиминутного монолога проникся симпатией и сказал, что нужно подумать.

Думал он недолго – через три дня из СМИ я узнала, что Колокольцев подписал приказ о создании специальных подразделений по выявлению преступлений против половой неприкосновенности малолетних в ГУУР МВД России, Москве и каждом городе-миллионнике. В течение месяца проблема с отказами в возбуждении уголовных дел против педофилов была решена, и не только у меня. К концу года ситуация улучшилась в целом по стране. Забегая вперед, скажу, что специальные отделы по выявлению педофилов были созданы. На наши обращения и оперативную информацию реагируют в течение максимум суток, с заместителем начальника ГУУР МВД России мы держим связь днем и ночью. И работают там действительно профессионально.

Впечатляющие результаты? Да, чтобы их добиться, приходилось и рисковать, и бороться с ветряными мельницами.

Оглавление книги