Книга: Зарабатывать на хайпе. Чему нас могут научить пираты, хакеры, дилеры и все, о ком не говорят в приличном обществе

Вынужденный хакер, поздно сформировавшийся отщепенец

Вынужденный хакер, поздно сформировавшийся отщепенец

Доктор медицины Гэри Слаткин никогда не был отщепенцем. Пройдя обучение врачебному делу («Самое обычное обучение», – добавляет он), доктор Слаткин занимался работой в области изменения поведения и программ эпидемического контроля. В качестве старшего ординатора престижной клиники San Francisco General Hospital Слаткин работал над программой предупреждения заболеваний туберкулезом. Спустя два года количество новых случаев заболеваний туберкулезом в этой местности снизилось более чем на 50 процентов, а количество прошедших полный курс туберкулезной терапии повысилось с 50 до 95 процентов.

После этого был Сомали. Когда Слаткин сообщил своему наставнику в San Francisco General Hospital, куда он собирается, тот ответил, что это самая большая его ошибка и что он рискует карьерой.

В Сомали Слаткин работал под руководством начальника службы первичной медицинской помощи и участвовал в профилактике распространения туберкулеза, а также в ликвидации вспышки смертельно опасной холеры. Он оказался в эпицентре отчаяния – в стране насчитывалось сорок лагерей беженцев общей численностью миллион человек. Поскольку ресурсов его команде не хватало, они стали набирать беженцев для обучения специальности санитара. Подобно тому, как Флоренс Найтингейл создала профессию медсестры, они ввели в обиход новый тип медработника: туземца, хорошо понимающего местное население и пользующегося доверием.

Проведя три года в Сомали, Слаткин перешел на работу во Всемирную организацию здравоохранения, где занимался борьбой с эпидемией ВИЧ/СПИДа в Уганде. В общем итоге Слаткин провел почти десять лет в пятнадцати странах Африки и Европы в качестве видного руководителя борьбы с инфекционными заболеваниями.

Это повредило его личной жизни и карьере. После десяти лет, проведенных в состоянии полной боевой готовности, он был истощен физически и морально и чувствовал, что находится в эмоциональной изоляции. Но в то же время он был рад достигнутым крупным успехам.

Вскоре после возвращения в Соединенные Штаты он задался вопросом: «Что дальше?» Он слышал истории о перестрелках между детьми. «Я читал эти ужасные репортажи о том, как дети десяти-двенадцати лет убивают друг друга на улицах, и спрашивал окружающих, что делается по этому поводу». Это простой вопрос, который мог задать любой неравнодушный гражданин. Однако попытки найти на него ответ заняли следующие пятнадцать лет жизни Слаткина.

Слаткин был изумлен и расстроен, ознакомившись с так называемыми решениями, существовавшими в области борьбы с насилием. «Мы знаем, что наказание не является главным стимулом поведения. Это была проблема, на которой все застряло», – говорит он. Раздосадованный Слаткин начал изучать закономерности вспышек насилия и сделал удивительный вывод: насилие распространяется примерно так же, как инфекционное заболевание. «На картах вспышек насилия, которые я изучал, можно было выделить характерные агрегации – точно такие же, как и на картах других эпидемий, например холеры». Это стало для Слаткина моментом истины. «И я подумал: а что, если мы станем лечить насилие как заразную болезнь?»

Насилие – одно из крупнейших и наиболее коварных социальных зол нашего времени. И в то же время слишком часто разговоры на эту тему сводятся к навешиванию ярлыков – агрессивные люди обозначаются как отклонение от нормы или «воплощение зла». Слаткин задумался: что, если отказаться от ярлыков и предубеждений и начать лечить болезнь с объективных позиций, так, как лечат инфекционное заболевание вроде гриппа? «Невозможно увидеть зло даже под микроскопом. В науке отсутствует понятие плохого или понятие врага», – шутит он.

Продвигался он не быстро. Около пяти лет потребовалось, чтобы он переосмыслил собственное понимание проблемы насилия. Он терял голову в спорах и дискуссиях о движущих причинах насилия. Он читал все новые доклады и правительственные документы. Он зациклился на проблеме и способах, которые, как ему казалось, он мог бы предложить в качестве «лекарства». Подобная всепоглощающая одержимость познанием системы, которую предполагается исправить, обязательно свойственна любому хакеру. Надо понимать все правила, чтобы понять, как их нарушить или первым предложить нечто совершенно другое. Находясь наполовину внутри системы, которую пытаешься изменить, а наполовину снаружи, чтобы не утратить видения, можно поддерживать в себе настрой и установки «своего среди чужих».

Врачебный опыт и глубокое погружение в область исследований насилия предоставили Слаткину возможность видеть перекосы системы с уникальной точки зрения. Например, многие существующие практики рассматривали наказание как ключевой элемент решения проблемы насилия, а по собственному опыту работы в медицине Слаткин знал, что наказание никогда не используется в качестве инструмента изменения поведения. Многие из тех, кто выступал за наказания, напоминали Слаткину о временах, когда люди не разбирались в причинах заболеваний и считали, что чума, проказа и оспа – заслуга злых людей или «злого нрава». Слаткин говорит нам, что подобные заблуждения часто приводили к обвинениям, изгнаниям и наказаниям жертв болезни и, следовательно, лишь умножали страдания.

Чтобы рассмотреть проблему насилия, минуя призму морализаторства, требовался совершенно другой ракурс. Однако искать решение, учитывающее целый ряд системных факторов – бедности, расизма, наркотиков и прочих застарелых проблем неблагополучных районов, – было бы неэффективно и вряд ли могло привести к практическим результатам. Даже работа с политическими институтами в направлении контроля над продажей оружия заняла бы десятилетия и вряд ли могла бы увенчаться успехом, по крайней мере в реалиях Соединенных Штатов. И Слаткин понял, что, не дожидаясь волшебного решения, он может помочь прекратить разрастание эпидемии насилия точно так же, как делал это с эпидемиями болезней в Сомали.

Исходя из этого, деятельность созданной Слаткиным организации Cure Violence («Лечение насилия») строится на простой гипотезе: главное – прекратить распространение насилия.

Слаткин придумал специальный вид специалиста по работе с населением – «прерыватель насилия». Это внештатные социальные работники из числа местных жителей, которые занимаются сложными ситуациями, чреватыми проявлениями насилия, наподобие внештатников-санитаров, которые работали на Слаткина в лагерях беженцев в Сомали. В случае если соседи услышат о предполагаемой разборке со стрельбой или о назревающем конфликте между бандами, то могут обратиться к прерывателям насилия, которые попытаются прекратить распространение насилия в районе.

Например, мать из Чикаго обнаружила, что ее сын дома заряжает оружие в компании друзей. Она пришла в отчаяние и не знала, что делать, – это был ее сын, и она не хотела сдавать его полиции. Но делать что-то было нужно, и она позвонила в Cure Violence, которые прислали нескольких представителей для разговора с подростками. За несколько часов им удалось успокоить ребят. Прерыватели насилия знают, как потянуть время и дать людям остыть; главным образом они внимательно слушают. Во многом их метод заключается в умении убеждать.

Часто эти люди сами живут в районах, где периодически происходят вспышки насилия. Многие из них отбыли тюремный срок или имеют опыт участия в насильственных действиях. Вследствие этого местные доверяют им, и это позволяет им быть намного эффективнее полицейских.

Слаткин рассказал нам об одном таком прерывателе, который получил известие о назревающем по соседству конфликте как раз в тот момент, когда занимался с одной из банд, готовившей ответное убийство. Он попросил ее членов помочь ему урегулировать ситуацию и посоветовать, как успокоить другую группу ребят. В результате они полностью сосредоточились на новой проблеме и забыли об убийстве, которое затевали. Благодаря его предложению поработать на другом конфликте и выслушать его стороны члены банды дистанцировались от своего замысла и смогли по-иному взглянуть на происходящее вокруг.

В другом случае Cure Violence занималась подростком из Чикаго, который прятался в подвале родительского дома, – одноклассник предупредил, что при появлении в школе его убьют. Он не выходил из подвала в течение полугода. Родители обратились к прерывателю насилия, который отправился в школу и обратился к угрожавшему расправой ученику. Поскольку прерыватели имеют в своих районах авторитет, пользуются доверием и многих знают, в подобных ситуациях они могут быть весьма убедительны.

В первый год существования Cure Violence количество стычек с применением огнестрельного оружия в чикагском районе Гарфилд снизилось на 67 процентов, тогда как снижение этого показателя в сопоставимых районах составило не более 20 процентов. Были даже долгие периоды времени (до трех месяцев), когда стрельбы не было вообще – неслыханное дело для этих мест. При помощи одного из сенаторов от штата Иллинойс Cure Violence удалось распространить свою деятельность и на другие районы. В первый же год применение огнестрельного оружия упало там на 42 процента по сравнению с 15-процентным падением в сопоставимых районах.

С тех пор прошло пятнадцать лет, и сегодня Слаткин находится во главе движения за пересмотр существующих подходов к диагностике и лечению насилия. Cure Violence расширяется и сейчас работает в двадцати двух городах Соединенных Штатов. Городские власти Нью-Йорка недавно объявили о том, что планируют вложить в реализацию программы 12,7 миллиона долларов. Кроме того, методы Слаткина нашли применение и за пределами Соединенных Штатов, например в Ираке, где Cure Violence удалось предотвратить несколько серьезных инцидентов.

В районах деятельности Cure Violence количество убийств снизилось на 56 процентов, а применение огнестрельного оружия – на 44. Благодаря этой организации меняется и отношение общества к проблеме насилия. В районах присутствия Cure Violence население почти или совсем не склонно поддерживать применение огнестрельного оружия.

Сделать столь оригинальный подход к решению проблемы насилия приемлемым для широкой общественности было непросто. «Я никогда не думал, что нам будут противодействовать, – говорит Слаткин. – У нас и в мыслях не было вызвать сбой системы или ломать ее. Я вообще никогда не занимался подобного рода делами. Все, что я сделал, – это попытался заполнить очевидный пробел методами, применяемыми в здравоохранении. Все хотят, чтобы их лечили как можно лучше. Но когда я занялся проблемой насилия, то с удивлением обнаружил людей, считающих, что это подрывает основы и представляет угрозу. И тогда я стал ощущать себя кем-то вроде хакера».

Слаткин говорит, что Cure Violence столкнулась с противодействием федеральных учреждений, научных кругов, правоохранительной системы, тюремной системы и конкурирующих организаций, работающих с проблемами насилия. Слаткина игнорировали, поскольку до этого он не занимался профилактикой насилия. «Я не был членом клуба, поэтому многие из моих ранних предложений оказались отвергнуты», – говорит он. Проникая в систему извне, часто бывает важным приобрести союзников для своего дела внутри нее. С течением времени это понял и Слаткин.

Другой большой проблемой был морализаторский настрой. «Идея о том, что люди, которые прибегают к насилию, не обязательно плохи сами по себе, не помещается в головах. Слишком многие просто подсели на шаблонное восприятие «хорошие парни против плохих», как в кино. И большая часть прессы выступает в том же духе».

Слаткин добился успеха благодаря тому, что сосредоточился на непрерывной результативности. По его словам, отношение к его деятельности в научных кругах также меняется в лучшую сторону. Все большее признание получает представление о насилии как об инфекции. Благодаря этому, по словам Слаткина, люди начинают осознавать, что «арестами и тюремными сроками эту проблему не решить».

Со временем Слаткину удалось представить альтернативный путь решения проблемы насилия. Он проник в систему, бросив вызов укоренившимся взглядам на проблему и их носителям, а затем представил образец решения, с помощью которого можно положить конец насилию. Его организация прерывателей насилия – «хакерское» изменение в системе, которое он хочет сделать приемлемым.

Успех хакерских действий, подобный успеху Слаткина, зависит от экспериментов (способности импровизировать) наряду с умением встроиться в магистральное направление или преподнести свой «хак» таким образом, чтобы он мог стать составной частью существующих норм и правил.

Слаткин старается сделать свое предложение приемлемым для местных властей, полиции и общественных организаций по месту жительства. Но масштабирование Cure Violence происходит не по единому образцу. Вместо этого организация передает свои методы через построение партнерских отношений с городскими объединениями и другими организациями. Для распространения методик она применяет принципы открытости данных и устраивает тренинги для обмена знаниями.

В этом отношении Слаткин, который убежден в необходимости открытости и общедоступности методик Cure Violence и в том, что их совершенствованием может заниматься любой, представляет собой воплощение хакерского склада ума. Хакеры, убежденные в том, что всегда можно улучшить любую систему, относятся к своим проектам как к живым существам, которые погибнут в отсутствие внимания и постоянной работы. Деятельность Cure Violence вполне согласуется с таким подходом. Слаткин говорит: «Это похоже на систему с открытым исходным кодом. Процедуры не являются чем-то законченным – их нужно постоянно развивать. Мы продолжаем корректировать нашу модель, делаем ее более действенной и эффективной и создаем сообщество, где можно делиться знаниями».

Когда мы спрашиваем Слаткина, в чем состояла его стратегия взлома системы, он признается, что не является агрессивным хакером. «Я не люблю воевать, – говорит он. – Я не обращаю внимания на скептиков и предоставляю результатам программы говорить самим за себя. Мы видим, что со временем людей, способных высказаться в пользу нашего движения, становится все больше». Например, сейчас это делают органы юстиции. Слаткин также надеется на то, что такие международные организации, как Всемирная организация здравоохранения, начнут говорить о насилии как о заразной болезни и считать его проблемой здравоохранения. «Для настоящей раскрутки этого движения надо, чтобы здравоохранение выступило в его пользу и занялось разъяснительной работой – надо говорить о том, что агрессивное поведение часто бывает неосознанным, что это зависимость вроде курения».

Слаткин мечтает о будущем, когда в любом департаменте здравоохранения будет сильный отдел предупреждения насильственных преступлений, что эти отделы будут работать с лучшими местными общественными организациями в части направления на места прерывателей насилия и что работа этих коллективов будет координироваться с больницами. Если в больничной реанимации окажутся пострадавшие в инциденте с насилием, можно будет сразу направить прерывателей насилия для предотвращения актов мести и одновременно с этим эффективно лечить раненых. «Не просто залечивать раны, а лечить их психологически, так, чтобы, выйдя из госпиталя, они не представляли собой угрозу распространения уличного насилия».

Хакерская психология глубоко пронизывает собой всю Экономику Отщепенцев. Страстное желание атаковать систему. Приверженность свободе информации, позволяющей коллективную инновационную деятельность. Желание исправлять и совершенствовать. Стремление глубоко понимать систему и все ее элементы с тем, чтобы ее можно было перестроить или улучшить. Все эти принципы могут с успехом применяться и в официальной экономике для совершенствования наших организаций, систем и институтов.

Оглавление книги