Книга: Почему

Причинность и закон

Причинность и закон

Эта книга начиналась примером того, как неверное использование вероятностей и неспособность понять суть причинности привела к ошибочному приговору Салли Кларк. Но если абстрагироваться от некачественной статистики – как же вышло, что апелляционные суды выносят разные решения, а присяжные, имея в распоряжении одни и те же доказательства, неделями не могут прийти к единому мнению?

Понимание причинности в области закона[335], в особенности того, как судьи делают заключения, поможет лучше оценивать доказательства в иных сферах. Это тот самый случай, когда люди стараются управиться с огромными объемами потенциально сложной и противоречивой информации, где есть не одна причина для одного следствия, но целая история причинно-следственных связей, а информация имеет жесткие внутренние соотношения (одно ложное заявление свидетеля может привести к тому, что другие его слова потеряют вес).

Согласно ряду философских теорий, определенные случаи просто нельзя разрешить – например, если событие сверхдетерминировано. Но это утверждение неприемлемо в области закона, где урегулирование ситуации обязательно. В случае когда человек подвергался одновременному воздействию асбеста и сигаретного дыма, мы не можем просто воздерживаться от определения пропорции. Здесь каждый из факторов риска ответственен за болезнь легких у пострадавшего. Если он требует компенсацию, нужно найти какой-то способ разделить вину между сторонами.

В медицине или исторической науке эксперты применяют навыки, наработанные обширным опытом и подготовкой, объясняя необычные симптомы пациента или узнавая, что вызвало к жизни политическое движение в конкретный момент времени. Нашу же ситуацию делает особо интересной то, что члены жюри присяжных никак не эксперты в области юриспруденции или специфике рассматриваемых дел. Для сравнения: они оценивают свидетельства из области медицины и экологии, чтобы определить, необычен ли набор онкологических диагнозов или действительно ли эти ДНК уникально идентифицируют подозреваемого, – при том что они не онкологи и не генетики. Цепь их логики очень похожа на наши обыденные суждения, когда ради достижения практических целей мы должны искать объяснения, не обязательно обладая глубокими знаниями в соответствующей области.

Скажем, водитель вовремя не нажал на тормоза, и его авто столкнулось с другой машиной. Но он не знал, что тормоза автомобиля неисправны, так что, даже если бы и попытался их задействовать, все равно не смог бы вовремя остановиться. Этот часто используемый пример взят из материалов реального судебного разбирательства, когда фирма по аренде автомашин должным образом не провела техническое обслуживание и не проверила работоспособность тормозов[336].

Этот случай постоянно цитируется, потому что один из ключевых методов определения каузальной зависимости в юридических делах основан на контрфактуальных рассуждениях. Нас интересует: «если бы не» чьи-то действия (или несовершение каких-то действий), имело бы место следствие? Если бы, к примеру, электрики не создали скачок напряжения в сети, мой жесткий диск не был бы поврежден. Подобные рассуждения, которые также называют фактической причинностью, в точности соответствуют контрфактуальным рассуждениям. Есть допущение, что причина – решающий фактор, без которого следствие не было бы возможным.

Однако каузальные рассуждения «если бы не» не свободны от всех проблем, которые свойственны контрфактуальным. В юридических случаях основное препятствие в том, что этот метод не работает при сверхдетерминировании. Если электрик неправильно соединил провода, а мой стабилизатор напряжения в это время был неисправен и не смог бы защитить жесткий диск компьютера даже без действий электрика, результат имел бы место по любой причине, а поэтому ни та, ни другая не прошла тест «если бы не».

Вернемся к дорожному происшествию. Этот случай сверхдетерминирован двумя факторами (тормоза не сработали, они неисправны), любой из которых провоцировал аварию. Хотя тормоза были неисправны, они не могли вызвать ДТП, потому что не было попытки ими воспользоваться. В конечном счете не имело значения, использовались тормоза или нет, но даже несмотря на это водитель был объявлен виновным. Он не знал, что тормоза неисправны, и, следовательно, не задействовал их должным образом, чтобы избежать столкновения[337].

В сверхдетерминированных случаях два и более фактора могут вызвать следствие, и ни один не может быть точно назван его причиной. Но и в случаях с определением приоритетности есть два фактора, которые могут отвечать за следствие. В действительности причиной служит только один: к примеру, медсестра отключает пациента со смертельным диагнозом от аппаратуры обеспечения жизнедеятельности до того, как болезнь его убивает.

В исследовании участвовали 30 студентов первого курса юридической школы – им задали вопрос: кто виновен в том самом ДТП с неисправным автомобилем? Самым популярным ответом (43 %) был такой: состояние тормозов и водитель несут равную ответственность за аварию. 33 % возложили вину на человека, 23 % – на механизм[338].

В ряде инструкций для судей недвусмысленно предлагается решать подобную проблему в случаях сверхдетерминирования: либо заявляя, что причинами служат оба фактора, либо более пристально рассматривая следствие, как в слегка видоизмененном подходе Льюиса. Если два пиромана разожгли два отдельных огня, которые охватили дом быстрее, чем мог бы сделать любой из них по отдельности, то исходом может стать не простое разрушение дома, а немедленное, за 30 минут (не за 90); во втором случае пожар, возможно, удалось бы потушить[339].

Стандартный контрфактуальный подход здесь не работает, потому что ни одна причина не может быть названа каузальным фактором (так как при таком подходе всегда есть дополнительная причина). Хотя на интуитивном уровне определенную долю ответственности можно возложить на оба фактора. Одно из слабых мест этого подхода в том, что он рассматривает причины индивидуально, а не как части общего контекста, который привел к соответствующему исходу.

Ричард Райт (1985) для этих ситуаций ввел условия NESS, сходные с INUS-условиями Маки[340]. Суть их в следующем: нечто считается причиной, если оно есть необходимый (N) элемент (E) достаточного (S) набора (S) условий[341]. Как и в случае с условиями INUS, или причинными комплексами, это означает, что следствие происходит, когда присутствует полный набор, а причина – лишь один из необходимых компонентов. С другой стороны, если компонент в наборе отсутствует, следствия не происходит. В случае с ДТП неработающие тормоза – часть одного набора достаточных условий, а неисправность тормозов – часть другого. Тогда оба они считаются условиями NESS и в рамках ситуации оба, по видимости, несут ответственность за аварию.

Но здесь поиск правильного ответа также требует присутствия еще некоего фактора, выходящего за рамки причинных рассуждений. Когда мы говорим, что водитель должен был вести себя определенным образом с учетом его знаний на тот момент (даже если это не изменит исход ситуации), мы виним водителя за то, что он не действовал согласно правилам дорожного движения. Это возвращает нас к трудам на тему вины, которые мы обсуждали в главе 2, когда люди должны были судить нарушения поведенческих норм.

Скажем, кто-то спугнул голубя, и тот, вспархивая, налетел на человека, переходящего улицу. Пешеход останавливается посреди дороги, и мотоциклист вынужден в последнюю минуту сделать вираж, чтобы не сбить его. При этом он оказывается на пути такси, которое ударяется о пожарный гидрант, поток воды из разбитого гидранта затапливает подвал соседнего здания и нарушает подачу электричества. Некто, спугнувший голубя, запустил цепочку событий, и можно поспорить, что именно он стал причиной последующих событий, но трудно будет найти того, кто посчитает, будто именно этого человека стоит винить за последующую цепочку событий – даже если согласиться, что именно он стал их причиной. Таким образом, инцидент, где никто не виноват, все же может иметь причину.

В дополнение к идеям о причинах «если бы не» и NESS-тестам нужно усвоить понятие о дистанции между причиной и следствием, чтобы принять в расчет промежуточные события, способные послужить факторами вмешательства и изменить исход. Ближайшая причина – это причина, непосредственно связанная со следствием. Непосредственная причинность в области закона также включает аспект предсказуемости, когда некто обязан предвидеть, что причина может привести к следствию. Но случай с птицей иной, поэтому возможно, что испугавшийся голубь – это причина «если бы не», но не ближайшая.

Ключевой момент: в ситуации с ближайшими причинами мы различаем причинность и ответственность[342]. Сведение ответственности к ближайшим причинам освобождает отдаленные события (которые могли запустить цепь причин) от ответственности за непредсказуемые последствия. Самое слабое место таких подходов, как контрфактуальные умозаключения, – транзитивность[343].

Помимо поиска отдаленных причин, мы можем выяснить: нечто, предотвратившее следствие, на деле становится его причиной, потому что следствие происходит по-иному. Возможно, таксист, который не спеша вел машину, заставил вас пропустить обед в ресторане, где подали несвежие блюда; но в результате вы были вынуждены готовить дома и по чистой случайности сами спровоцировали пищевое отравление. Необходимость готовить дома зависит от того, насколько медленно едет таксист, а пищевое отравление – от вашей кулинарной сноровки.

Более жизненный сценарий – преступление, в котором жертва получила серьезное ранение, но в результате небрежного медицинского ухода позднее умерла. Даже если причиной потребности в медицинском вмешательстве стало правонарушение, в экстремальных случаях, когда доктора действовали вразрез со штатными процедурами, а уход за пострадавшим был «существенно неверным», утверждают, что именно лечение стало причиной смерти.

Один такой выходящий за рамки случай произошел в Великобритании (1956). Обвинение в убийстве и смертный приговор были сняты, поскольку гибель жертвы, которую ударили ножом, произошла не из-за ранения, а от медицинского ухода[344]. Состояние раненого пациента улучшилось и стабилизировалось после оперативного вмешательства, и ему дали антибиотик, чтобы не допустить инфицирования. У него развилась аллергическая реакция; препарат прекратили вводить, но другой доктор возобновил назначение, несмотря на аллергию. Позднее аутопсия выявила, что причиной смерти жертвы стал прием медикамента, к которому организм был чувствителен, а также избыток внутривенных вливаний, из-за которых жидкость залила легкие. Таким образом, медицинское лечение нарушило цепь причинно-следственных связей от ранения до смерти[345].

С другой стороны, ближайшая причина не обязательно должна иметь место непосредственно перед исходом, если ее можно однозначно с ним связать. Аутопсия, проведенная после смерти Джеймса Брэди, пресс-секретаря президента США Рональда Рейгана, выявила, что он скончался из-за пулевого ранения, совершенного более 30 лет назад. Такие случаи именуют «отсроченная насильственная смерть», когда жертва умирает из-за ранений по прошествии времени[346]. Более чем тридцатилетний период в этом случае придает ближайшей причине характер временной удаленности, но, поскольку имелись свидетельства того, как огнестрельное ранение может вызвать смерть подобного рода, медицинский эксперт квалифицировал ее как насильственную.

Если необходимо дать объяснение событиям повседневной жизни, стоит поискать новую информацию, которая поддержит либо опровергнет нашу гипотезу. Можно обратиться к любому количеству экспертов с вопросом: правда ли, что слишком яркая отделка соседского дома снижает цену вашей недвижимости? Нетрудно проверить квалификацию каждого эксперта, почитать материалы о ценах на жилье, провести эксперименты и т. д.

С другой стороны, члены жюри присяжных получают набор фактов из источников, которые они контролировать не способны. В некоторых случаях заседателям удается опросить свидетелей[347], но в основном они имеют информацию о доказательствах, не получая их напрямую. При всем наличии комплекса данных, которые, возможно, даже представлены не в хронологическом порядке, как присяжным скомбинировать показания и понять, что случилось?

Преобладает такая точка зрения: вместо того чтобы добавлять каждый новый факт в некий несвязанный пул свидетельств, который в итоге приходится оценивать целиком, или выносить решение о вине или невиновности, суммируя доказательства на конкретный момент времени[348], присяжные организуют информацию в единую историю по ходу судебного процесса. Повествовательная модель, предложенная в 1986 году Нэнси Пеннингтон и Рейдом Хасти, предлагает, чтобы члены жюри собрали доказательства в полный рассказ о случившемся, комбинируя представленные свидетельства (и их оценку) с собственными знаниями и опытом. Поскольку присяжные приходят к разным выводам, это может объясняться тем, что они составляют разные истории, как обнаружили Пеннингтон и Хасти в одном из экспериментов[349],[350].

Какое повествование покажется каждому из присяжных правдоподобным, частично зависит от его опыта, а частично от того, какое количество свидетельств оно может объяснить. Три ключевых фактора, определяющих доверие присяжных к истории, – это ее охват, логическая связность и уникальность. Если подсудимый имеет прочное алиби, тогда сюжеты, в которых он обладает значимостью для преступления, вызовут проблемы, поскольку не будут учитывать оправдательное доказательство. Это называется «охват истории». Аналогично повествование должно увязывать все факты в стройную систему. Если судья считает неправдоподобным, что следователь сфальсифицировал улики или что такой подлог противоречит остальной части сюжета, где следователь не имел мотивов для вмешательства, сценарии с такими чертами не будут логически связными. Иногда легко составить множество вероятных историй, сочетающихся с имеющимися фактами.

Если множество сюжетов окажутся логически связными, присяжные не будут уверены, какая трактовка самая вероятная. С другой стороны, если наличествует уникальная и логически связная история с хорошим охватом, вероятно, она и будет принята как объяснение.

И все-таки это не означает, что все присяжные составят и утвердят одну и ту же историю. То, что кажется достоверным одному, для другого выглядит иначе. Если у меня есть опыт общения со студентами, которые мошенничали с домашними заданиями, одновременно заявляя о своей невиновности, я, видимо, с большей долей вероятности составлю историю, в которой учащийся станет лгать, даже если это будет противоречить его словам. С другой стороны, кто-то, не имеющий такого опыта, может счесть неправдоподобным, чтобы студент мошенничал с домашней работой, которая ничего особенного не прибавит к его статусу, и при создании повествования сочтет его заявление более весомым[351].

Один из проблематичных аспектов судебного разбирательства – доказательства представляются в течение большого времени, притом необязательно в хронологическом порядке[352]. Таким образом, судья может начать с составления истории, в которой студент не жульничал, а напротив, списывали другие учащиеся, слабее подготовленные. Но, если появятся новые свидетели, которые видели его обманные действия, эта новая информация будет включена в историю. Ситуацию еще более осложняет то, что многочисленные свидетельства зависят друг от друга. Если мы поверим свидетелям и, таким образом, снимем со счетов утверждение студента, что он не списывал, то и к другим его словам будет меньше доверия[353].

Большая часть экспериментальных свидетельств того, как именно рассуждают присяжные, взята из результатов изучения импровизированных жюри присяжных[354]. Однако эти симуляции не всегда воспроизводят некоторые важнейшие атрибуты реального суда, где присяжные порой перегружены информацией за длительный период и могут вести себя по-разному в важных случаях (к примеру, когда необходимо решить, заслуживает ли обвиняемый смертного приговора, при этом зная, что за свои решения они не понесут наказания). Точно так же сам процесс выбора членов суда присяжных может дать разный состав участников в реальных случаях или симуляциях.

Однако в реальности обсуждение присяжными решения – процесс приватный[355]. Известно единственное исключение – Аризонский проект видеозаписи (Arizona Filming Project), в рамках которого весь процесс судебного разбирательства, в том числе совещания присяжных, снимался на видео для последующего анализа[356]. Исследователи обнаружили, что в 50 изученных случаях присяжные действительно составляли истории на основе имеющихся свидетельств, иногда делая это совместно во время совещаний, а порой обсуждая сценарии друг друга при оценке свидетельских показаний[357].

Ниже приведена выдержка из стенографической записи совещания в ходе судебного процесса, проходившего до того, как был представлен весь комплекс свидетельств[358].

Здесь присяжные пытаются осмыслить порядок событий в ДТП. Имеет место путаница относительно того, какой сигнал светофора горел, красный или желтый, и седьмой присяжный дает разъяснения как насчет самого факта (свет был красный), так и насчет объяснения (ответчик должен был продолжать движение, потому что уже выехал на перекресток). Присяжные оценивают достоверность заявления истца, поскольку оно меняется; выясняют, было ли это его непосредственное наблюдение или свидетельство «из вторых рук»; и затем сводят истории воедино на основании собственного жизненного опыта. Наконец, они обсуждают, какие аргументы им нужны, чтобы общая картина имела смысл (свидетельские показания).

Хотя это не сильно отличается от того, как мы объясняем события повседневной жизни, различие все же есть: оно в уровне тщательности, с которой рассматриваются каждое свидетельство и их совокупность. С другой стороны, разрабатывая теории заговора, люди часто активно игнорируют противоречивую информацию, одновременно выискивая аргументы в подтверждение и пытаясь увязать с ними имеющиеся факты. Судебное разбирательство представляет собой рамочную систему объяснения событий: отыскать как оправдательные, так и уличающие доказательства причинной зависимости; тщательно изучить представленные факторы и определить, что же произошло в действительности; при этом решить, много правдоподобных объяснений или всего одно.

Оглавление книги