Книга: Реконизм. Как информационные технологии делают репутацию сильнее власти, а открытость — безопаснее приватности
Преступление и наказание
Преступление и наказание
Пристрастие к запретам и табу — очередной атавизм из тех времён, когда словам придавалось магическое значение, когда люди ещё не вполне понимали разницу между предметом и словом, который это слово обозначает. Наши предки боялись произносить названия опасных животных, веря, что они могут прийти, услышав своё имя. Сегодня вместо змей и медведей у нас наркотики, детская порнография и экстремизм.
Власть имущие создают очередные комитеты по защите общественной морали и списки запрещённых к распространению материалов так же как древние шаманы следили за соблюдением табу. Эффективность таких мер не просто нулевая, она отрицательная — запретный плод сладок. Плюс «побочный эффект» в виде огромного количества «преступников», нарушающих бессмысленные запреты. А может это не побочный, а основной эффект? Всё-таки нынешние вожди не так наивны как шаманы древности. Очень удобно, когда почти любого есть за что прижать к ногтю, правда?
В прозрачном обществе свободная циркуляция любой информации подразумевается по определению. Но так как прозрачность взаимная, сам факт запроса, например, рецептов изготовления взрывчатки, тоже не скроешь. Таким образом, опасная информация надёжно охраняет саму себя. Тот, кому эта информация нужна по вполне законным причинам, или вообще просто так, из праздного любопытства, получит её без проблем. А потенциальный террорист будет держаться от неё подальше — зачем оставлять такой след? Естественным последствием доступа к такой информации станет невозможность ею безнаказанно злоупотребить. И зачем тогда нужны запреты?
Тот же самый механизм применим в более широком контексте преступности вообще. Общепринятая практика борьбы с преступностью сегодня — запреты и наказания. Но наказание не исправляет содеянного. Наказание не предупреждает повторение содеянного. Наказание не воспитывает наказываемого. На исполнение наказания расходуются серьезные ресурсы.
Власть использует наказания не как средство управления, а как средство коммуникации, самовыражения. Как маленький ребенок, если его попросить: покажи руками, как сильно ты расстроен, — он раздвинет руки во всю ширь. Мы живем в обществе, оценивающем степень неприятия проступка «по-научному», в цифрах: «от 8 до 15 с конфискацией». И нам кажется это уместным и справедливым.
Отмотаем историю на 500 лет назад и вспомним некоторые архаичные системы права. Например, считалось нормальным отомстить владельцу осла, если этот осел, будучи взят напрокат или даже украден, сбросил наездника или убил его копытом. Как вам применение такой нормы сегодня, скажем, выставить иск лизинговой компании за то, что взятый в лизинг экскаватор задел ЛЭП и убил водителя?
Смешно, нелепо? Так вот, наказывать — тоже нелепо. Ни штрафы внутри компании, ни тюрьма в обществе не решают главных задач: ликвидация последствий, искреннее раскаяние и недопущение в будущем. Основной смысл наказания — эмоциональная демонстрация и ничего больше! Ведь наказание сосредотачивает наказанного на избегании наказания в следующий раз, а не на не совершении проступка. Оно озлобляет, и человек начинает вынашивать (как правило, умозрительно) планы мести. Ни о какой лояльности к тем, кто его наказал, речь идти уже не может. Наказание не вызывает ни доверия, ни уважения как у наказываемого, так и у наказывающего, выстраивает враждебную антагонистическую среду, заставляет человека внушать себе, что это «он такой плохой», вместо совсем других, необходимых в данном случае внушений. Наказание не заставляет думать об искуплении проступка. Наказываемый, наоборот, считает, что раз его наказали, то он заплатил за проступок и больше не раскаивается. То есть заплатил и волен повторить. Кроме того, система, в которой применимы наказания, требует постоянного внешнего контроля.
Так почему же у нас так популярно наказывать? Почему руководители штрафуют подчиненных, заставляют их писать объяснительные, сочиняют выговоры? Почему вся наша система борьбы с преступностью основана на применении наказаний? Или она именно потому и существует, что сама себе работу создает? Или «так здесь заведено»?
Полная взаимная прозрачность даёт куда более действенные механизмы борьбы с преступностью. Прежде всего, она затрудняет совершение преступлений вплоть до практически полной невозможности. Когда везде камеры, сканеры и датчики, когда «все ходы записаны», мелкая кража становится сложнее ограбления банка. Если ты что-то взял на полке супермаркета — стоимость спишется с твоего счета автоматически. Можно ли думать о воровстве в условиях, когда воровать нечего, неоткуда и не у кого?
Конечно, можно возразить, что невозможность преступления — чисто внешний фактор, и, в отличие от моральных запретов или страха наказания, не может дать гарантии того, что человек не стырит что-либо, как только будет уверен, что за ним никто не следит. Но так ли это? На «Диком Западе», где было много места, чтобы спрятаться, и мало полиции, убийцы и грабители чувствовали себя вполне комфортно. Убить могли буквально за пригоршню долларов. Сегодня совершить убийство и уйти от наказания намного труднее. И что, современный человек более кровожаден? Наоборот — мы отвыкли от убийств. Цивилизованному человеку просто не приходит в голову применить насилие там, где герой вестерна уже давно выхватил бы револьвер. Почему в будущем должно быть иначе? Отсутствие примеров преступных действий с самого детства — лучшая защита от преступности.
Теория разбитых окон — теория, сформулированная Джеймсом Уилсоном и Джорджем Келлингом в 1982 году[118]. Согласно данной теории, если кто-то разбил стекло в доме, и никто не вставил новое, то вскоре ни одного целого окна в этом доме не останется, а потом начнется мародёрство. Иными словами, явные признаки беспорядка и несоблюдения людьми принятых норм поведения провоцируют окружающих тоже забыть о правилах. В результате возникающей цепной реакции «приличный» городской район может быстро превратиться в клоаку, где людям страшно выходить на улицу.
Теория нашла широкое применение на практике — сначала в Нью-Йорке, а затем и во многих других городах США, Европы, Южной Африки, Индонезии и т.д. Тщательно следя за чистотой улиц и смывая граффити со стен, нью-йоркские власти не только приучили граждан вести себя культурнее, но и добились значительного снижения преступности в городе[119].
Социологи Гронингенского университета (Нидерланды) провели серию экспериментов по проверке истинности теории разбитых окон[120]. Первый эксперимент проводили на улице, где много магазинов, у стены дома, где гронингенцы, приезжая за покупками, паркуют свои велосипеды. У этой стены стоял яркий, бросающийся в глаза знак, запрещающий рисовать на стенах. Сначала стена была чистой. Экспериментаторы повесили на руль каждого велосипеда бумажку со словами «Желаем всем счастливых праздников!» и логотипом несуществующего магазина спортивных товаров. На улице не было урн, поэтому человек мог либо бросить бумажку на землю, либо повесить на другой велосипед, либо взять с собой, чтобы выбросить позже. Первые два варианта рассматривались как нарушение принятых норм, третий — как их соблюдение.
Из 77 велосипедистов лишь 25 (33 %) повели себя некультурно. Затем эксперимент повторили, при такой же погоде и в то же время дня, предварительно размалевав стену бессодержательными рисунками. На этот раз намусорили 53 человека из 77 (69 %). Таким образом, нарушение запрета рисовать на стенах оказалось серьезным стимулом, провоцирующим людей нарушать другое общепринятое правило — не сорить на улицах.
Второй эксперимент должен был показать, справедлива ли теория разбитых окон только для общепринятых норм или ее действие распространяется также и на локальные правила, установленные для какой-то конкретной ситуации или места. Исследователи перегородили главный вход на автомобильную парковку забором, в котором, однако, была оставлена широкая щель. Рядом с ней повесили знак «Вход воспрещен, обход в 200 м справа», а также объявление «Запрещается пристегивать велосипеды к забору». Опыт опять проводили в двух вариантах: «порядок соблюден» и «порядок нарушен». В первом случае в метре от забора стояли четыре велосипеда, явно к нему не пристегнутые. Во втором случае те же велосипеды пристегнули к забору. Из укромного места экспериментаторы наблюдали, как поведут себя граждане, пришедшие за своими автомобилями: пойдут обходить забор или пролезут в дырку. Результат оказался положительным: в ситуации «порядок соблюден» в дырку пролезли только 27 % автовладельцев, а в ситуации «порядок нарушен» — 82%.
Третий эксперимент проводили в подземной парковке у супермаркета, где висело большое и хорошо заметное объявление «Пожалуйста, возвращайте взятые из магазина тележки». В ситуации «порядок соблюден» на парковке не было тележек, в ситуации «порядок нарушен» там находились четыре тележки. К машинам прикрепляли такие же бумажки как в первом эксперименте. Результат получился аналогичный: в первой ситуации бросили бумажку на землю 30% водителей, во второй— 58%.
Четвертый эксперимент напоминал первый, с той разницей, что признаки «нарушения норм другими людьми» были теперь не визуальные, а звуковые. В Нидерландах закон запрещает использование петард и фейерверков в предновогодние недели. Оказалось, что велосипедисты намного чаще бросают бумажки на землю, если слышат звук разрывающихся петард.
В пятом и шестом экспериментах людей провоцировали на мелкую кражу. Из почтового ящика торчал конверт с прозрачным окошком, из которого явственно проглядывала купюра в 5 евро. Экспериментаторы следили за проходящими мимо людьми, подсчитывая число краж. В ситуации «порядок соблюден» почтовый ящик был чистый, и мусора вокруг не было. В ситуации «порядок нарушен» либо ящик был разрисован бессмысленными граффити (эксперимент 5), либо кругом валялся мусор (эксперимент 6).
В ситуации «порядок соблюден» только 13% прохожих присвоили конверт. Однако из разрисованного ящика конверт украли 27% прохожих, а разбросанный мусор спровоцировал на кражу 25% людей.
http://ru.wikipedia.org/wiki/Теория_разбитых_окон
В соответствии с «Теорией разбитых окон», сам факт уменьшения количества преступлений ввиду их невозможности или невыгодности (а не только вследствие моральных внушений или строгих наказаний) ведёт к дальнейшему падению преступности. Сегодня Нью-Йорк — город, где наиболее массово и последовательно применялась эта теория — один из самых спокойных и безопасных городов США, а в 80-е годы прошлого века там совершалось более 1500 тяжких преступлений каждый день и 6-7 убийств в сутки[121].
Но что делать, если преступление совершено? Неотвратимость наказания, почти на 100% гарантированная отслеживающей информационной системой, позволяет регулировать строгость этого наказания естественным путём с помощью механизма учёта репутации. Чем более неприемлемым будет поступок, тем большее пятно останется на репутации преступника. Его не возьмут на хорошую работу, ему не дадут кредит, пока он не «отмоется». Он будет в каком-то смысле на время изолирован, «изгнан» из общества.
Кроме того, неизбежно наступят естественные последствия поступка. Украденное должно быть возвращено, любой ущерб возмещён за счёт преступника, если это невозможно — например, в случае убийства, убийца будет обязан платить алименты семье убитого. При такой системе практически не нужны будут писаные законы или суд. Вопрос «Совершал или нет?» разрешается тривиально, с помощью анализа записей ОИС, так же как и вопрос о степени вины, мотивах поступка и смягчающих или отягчающих обстоятельствах. А мера наказания определится автоматически через репутацию и естественные последствия. Этот механизм гарантирует невозможность сегодняшней ситуации, когда по закону можно посадить человека на несколько лет за действия, которые большинство людей не считают опасными и заслуживающими такого наказания, и наоборот, можно избежать последствий преступления, используя дыры в законодательстве.
Остаётся мизерный процент психопатов и маньяков, которых ничто не остановит. Но этот вопрос имеет больше отношения к медицине, чем к криминологии. Смирительные рубашки и закрытые психиатрические лечебницы никуда не денутся.
Оглавление книги
