Книга: Реконизм. Как информационные технологии делают репутацию сильнее власти, а открытость — безопаснее приватности

История общества

История общества

Чтобы нарисовать убедительную и достоверную (насколько это возможно) картину будущего общественного строя, необходимо сначала вернуться в прошлое и проследить эволюцию человеческого общества с самого его зарождения и до наших дней.

На тот момент, когда сформировался вид Homo Sapiens, уже существовали закрепленные генетически формы общественного устройства — стаи птиц, косяки рыб, рои насекомых, стада антилоп, прайды львов^[2]. Однако человеку предстояло впервые в истории планеты создать чрезвычайно стабильные и необыкновенно крупные организованные сообщества, основываясь не на инстинктивном групповом поведении, а на культуре, традициях, законах — специфичных для человека способах самоорганизации и накопления информации.

Вначале было стадо. Первобытное человеческое стадо досталось нам в наследство от предков и по своему устройству мало чем отличалось от стада обезьян или стаи волков. Но роль этой формы самоорганизации исключительно важна. Это единственная из всех известных нам форм, закрепленная на генетическом уровне. Когда диктатор многомиллионного государства именует себя «отцом» каждого гражданина — он использует дремлющие в нас генетические программы в целях пропаганды. Вся националистическая, ура-патриотическая или ксенофобская риторика построена на этих атавизмах — «кровь предков», «родина», «семья братских народов», «чужеродный», «инородцы». Снова и снова, на уровне государства, корпорации, армии, церкви, школы, спортивной команды, всплывают образы божества-прародителя, старейших и мудрейших отцов-основателей или кровной связи между членами сообщества. Инстинкты живучи, и в ближайшие века они не изменятся ни на йоту. Биологическая эволюция — крайне медленный процесс. Тысячелетия социальной и культурной эволюции — лишь легкий налёт на поверхности глыб, созданных эволюцией биологической. Чтобы увидеть, с какой лёгкостью, в случае выпадения социальной группы из контекста современной культуры, внутри неё образуется типичное первобытное стадо, достаточно посмотреть на подростковые банды, сообщество заключенных в тюремной камере или казарму в условиях дедовщины. Само слово «дед» достаточно прозрачно намекает на генетическую основу неуставной армейской иерархии.

Начиная со времени объединения первобытных стад и родов в более крупные образования — племена и общины, включился новый механизм естественного отбора — социальная эволюция. Эволюция культур и способов общественной организации. Несмотря на то, что она имеет совершенно другую материальную основу — язык, традиции, письменность и законы вместо ДНК для хранения и передачи информации, и изобретения, открытия, образы и идеи вместо мутаций в качестве источника изменений, её механизм и закономерности имеют ту же природу. Точно так же как при биологическом отборе отсутствует цель и направление мутаций, никто не планирует очередной виток общественного развития — теория общественного договора^[3-5] сейчас выглядит так же наивно, как и теория разумного творения^[6]. Первобытные люди никогда не собирались вместе и не решали, что вот теперь пора объединяться в племя, потому что так удобнее и безопаснее. Просто в какой-то момент оказалось, что несколько родов, действуя согласованно, и не нападая друг на друга в силу каких-то сиюминутных соображений или договорённостей, легко могут перебить соседей и расширить своё жизненное пространство. После чего во всех регионах, где возникли такие объединения, те роды, которые не смогли организоваться в племена, очень быстро вымерли или были вытеснены в труднодоступные, изолированные места — горы, острова, джунгли, пустыни.

Что служило «клеем» для такого объединения? Чтобы понять это, достаточно сравнить племя с сообществом животных, например, львиным прайдом. Члены прайда узнают друг друга по запаху, внешнему виду, голосу, динамике движений. А члены человеческого племени говорят на одном языке и имеют общий культурный фон, например, ведут свой род от одного и того же тотемного животного или мифического персонажа^[28], имеют схожие ритуалы.

Язык и базирующаяся на нём культура, как более ёмкие и удобные инструменты передачи информации, стали первым социальным клеем. Развитие средств коммуникации человека открывало ему больше возможностей для узнавания соплеменников, что привлекало в круг своих еще больше особей и, в свою очередь, снова требовало усовершенствования коммуникаций в возросшей группе. И чем больше усложнялся язык, чем больше информации накапливалось в негенетических хранилищах, тем крупнее могли становиться общественные образования, тем более богатую культуру они имели и тем более сложный язык и более совершенные средства коммуникации им требовались.

Но одного лишь языка было недостаточно для создания сколько-нибудь стабильного крупного сообщества. Первобытная родовая община вела кочевой образ жизни. Для того чтобы прокормить несколько десятков охотников и собирателей, нужна была территория в сотни квадратных километров. Встречи с другими кочующими стадами были редким и не очень желательным явлением, а о поддержании стабильной связи или совместных действиях не могло быть и речи. Всё изменилось с освоением земледелия. Приёмы повышения плодородности почвы и первые попытки культивации растений, вначале бывшие лишь способом немного повысить эффективность собирательства (так из практики поджигания сухих растений перед началом сезона дождей возникло подсечно-огневое земледелие^[7]), со временем позволили значительно уменьшить территорию, необходимую для выживания и перейти к оседлому образу жизни. Тут уже пришлось договариваться с соседями.

Эти два процесса — развитие языка вместе со средствами хранения и обработки информации и рост производительности труда за счет совершенствования технологий, поддерживая и усиливая друг друга, раскрутили маховик истории, позволив ничем не примечательным приматам всего за несколько тысячелетий (доля секунды с точки зрения биологической эволюции!) стать доминирующим видом на планете. Объединение родовых общин в племена — качественный скачок в развитии человека, сделавший возможным последующее укрупнение социальных структур до уровня вождеств, а затем и государств. Вместе с укрупнением социальных структур менялась и база внутрисоциальных отношений, которые сначала основывались на родстве, после на кланах и, в конце концов, с образованием государств, на классах и территории. Отвязка от родства и расширение общества на большие пространства вовлекало в его структуру все больше племен, а затем и этносов. Это приводило к необходимости использования многих языков, обогащению культуры и требовало (и сопровождалось развитием) информационных технологий. И самое главное, с ростом общественных образований все большую роль в управлении играли монополизирующие право на силу и информацию чиновники^[8]. Переход к каждой следующей форме общественного образования (родовая община, племя, вождество, государство) происходит тогда, когда становится возможным содержать необходимое количество людей, не занятых в производстве (сначала — один вождь, затем его окружение, затем — все возрастающая армия чиновников, имеющая к моменту образования государств развитую многоуровневую структуру) и когда появляются новые разновидности информационного «социального клея» (язык, затем мифы и религия, затем письменность).

Ещё один вывод, который можно сделать, изучая историю социальной эволюции, на первый взгляд, парадоксален. В нашей культуре прочно утвердилась иерархическая, пирамидальная модель общества, та самая, которая основывается на инстинктивных представлениях об «отцах». Как бы само собой разумеется, что те, кто пробился на вершину пирамиды, управляют, принимают решения, от них зависит процветание или упадок страны. Но так ли это? Властную элиту с завидной регулярностью выносят из дворцов ногами вперёд с петлёй на шее, их грандиозные планы почти всегда оканчиваются ничем, войны и кризисы, как правило, возникают совершенно неожиданно для них самих. Это так они управляют!?

Они больше похожи на серфингистов — кто-то более искусен, хорошо чувствует волну и не дергается, не делает глупостей — вуаля! Имеем «мудрого» и «дальновидного» царя или президента. Другие барахтаются и падают, едва взобравшись наверх, или упорно плывут против течения, задерживая развитие страны иногда на десятилетия — это «плохие» лидеры. В случае с серфингом нам очевидно, что тот, кто гордо рассекает на гребне волны, ни в коей мере этой волной не управляет. Он просто знает, как оказаться наверху в нужный момент и продержаться там как можно дольше. В случае с обществом — мы до сих пор не знаем всех законов, по которым возникают и движутся «волны». И поэтому, если приказы лидера неукоснительно исполняются, его проекты и кампании неизменно удаются, а враги терпят позорное поражение, мы склонны видеть в этом его личную заслугу. Заслуга, конечно, имеется, но состоит она в том, что он отлично ориентируется в ситуации и просто-напросто не отдаёт тех приказов, которые не могут быть выполнены, не начинает проектов, которые невозможно закончить, и не пытается бороться с врагом, которого нельзя победить. Другими словами, он не лезет на рожон и не мешает ситуации развиваться по собственным законам. Он просто выявляет и усиливает тенденции, которые зреют в обществе. Он чувствует волну.

Особенно это видно издалека. Возможно, рядовые члены племени Мумбо-Юмбо почитали своего вождя и твёрдо верили, что от его решений зависит их жизнь и будущее. Если рассматривать только краткосрочную перспективу — в этом есть доля правды. Но через несколько тысяч лет совершенно очевидно, что не вожди сыграли наибольшую роль в жизни потомков Мумбо-Юмбо, а те безвестные земледельцы, ремесленники и охотники, которые, поколение за поколением, совершенствовали орудия и приемы работы.

Сегодняшние их потомки уже далеко не такие безвестные, но их имена всё равно помнит гораздо меньше людей, чем имена царей и полководцев. Например, конкретно три человека — Эдвард Дженнер, разработавший вакцину от оспы, Александр Флеминг, открывший антибиотики и Норман Борлоуг, отец «Зелёной революции» — спасли (и продолжают спасать, несмотря на то, что все трое уже мертвы) больше людей, чем угробили все «великие полководцы» всех времен вместе взятые. Рассуждая о роли личности в истории, мы часто обращаем внимание не на те личности, которые этого заслуживают. Электричество, автомобиль и компьютер изменили мир гораздо сильнее, чем любая война или государственный переворот.

Александра Македонского помнят как завоевателя, но его империя пережила его всего на три года, так и не оказав значительного влияния на культуру «покорённых» им народов. Птолемеи, которые правили Египтом после Александра, хоть и были эллинами, но рисовать египтян анфасы так и не научили. Наполеон был успешен до тех пор, пока не пошел по инерции дальше на восток. Гитлер просто уничтожил свою страну, а руководимый Сталиным Советский Союз победил в войне скорее вопреки вождю и его системным проявлениям воли, а не благодаря ему. А история СССР и Германии после войны в длинной перспективе мало коррелировала с тем, кто же именно дошел до столицы врага.

Укрупнение общественных структур и само появление царей и вождей вызвано развитием технологий и повышением производительности труда. Как это часто бывает, эволюция подхватила первый попавшийся ей кусок материала и прилепила его приблизительно в нужное место. В ходе эволюции общества таким куском оказались вожаки и лидеры человеческого стада. Их основным занятием всегда были грабеж и война, но и с постройкой ирригационных сооружений или дорог они кое-как справлялись.

Получается, что успех или неудача правителя и страны в целом зависит не только и не столько от личности того, кто на вершине власти, а от «волны». Ключевые фигуры, на самом деле творящие историю, могут занимать высокое или низкое место в иерархии, или вообще быть вне любых иерархий. Кто бы ни был наверху, волна всё равно придет, разница только в том, сможет ли страна оседлать волну и стремительно обогнать конкурентов, или её вынесет на берег, побитую и жалкую, через много лет после того как волна схлынула. И чем чаще идут волны, тем чаще надо менять власть, иначе страна будет обречена вечно барахтаться где-то внизу. Именно поэтому современная модель демократии, с относительно частой и регулярной сменой власти, дроблением этой власти на конкурирующие ветви и расширением прав и свобод каждого отдельного человека показала себя более успешной в быстро меняющемся мире. Если до эпохи промышленных и научных революций между двумя волнами могло смениться несколько поколений, и пожизненная абсолютная власть этому мало мешала, то сейчас эта модель совершенно очевидно неповоротлива и беспомощна. СССР или КНДР — отличное тому подтверждение.

Доминирование в сегодняшнем мире представительных демократий подводит к ещё одному важному выводу. Целенаправленный и разумный поиск решения рано или поздно превосходит слепой естественный отбор. Колесо быстрее копыт, самолёт быстрее птицы. Искусственное распределение бремени власти на большее количество людей, ее децентрализация в демократическом государстве намного эффективнее возникавших естественным путем монархий или тираний.

Современных политиков часто ругают за то, что они не склонны планировать дальше следующих выборов, тогда как при пожизненном правлении достаточно молодой монарх или диктатор заинтересован думать на десятилетия вперед. А на самом деле всё получается наоборот. Фараоны тратили огромные ресурсы на совершенно бесполезные пирамиды, а при нынешних скоропортящихся президентах люди строят гигантские небоскрёбы, плотины и заводы. Почему так? Может быть всё-таки потому, что они «царствуют, но не правят»? Может быть такую полезную функцию власти как координация усилий множества людей ради общего дела, возможно реализовать без её участия? Может быть ключевую роль в постройке пирамид, плотин и кораблей играли не цари и министры, а инженеры и изобретатели?

Может быть сейчас, впервые в истории человечества, развитие науки и технологий достигло такого уровня, при котором вообще не нужен единый центр управления? И общество сможет самоорганизоваться, отбросив, наконец, рудименты в виде централизованной власти, которая с упорством мухи, бьющейся о стекло, инстинктивно стремится «укреплять вертикаль» как это делали альфа-самцы в стаде.

Ведь почти все конкретные решения сейчас принимают уже не министры и депутаты, а советники и эксперты. Времена, когда царь собственноручно строил военный флот, давно прошли. Современное общество слишком сложно, чтобы им могли управлять несколько сотен профессиональных функционеров. Их приходится терпеть, так как до недавнего времени в принципе не существовало возможности быстро выработать компетентное коллективное решение по любому вопросу. В таких условиях наличие «главного», который принимал все решения единолично, иногда позволяло сделать верный шаг и «поймать волну».

Сейчас, с появлением Интернета и дешевых мощных компьютеров, задача создания системы, способной в реальном времени координировать действия крупных групп людей уже не выглядит утопией. И зачем тогда вообще нужны президенты и парламенты? В каждой конкретной сфере решения должен принимать ситуативный лидер, который чувствует «волну». Как показывает опыт, отсутствие гарантий сохранения власти на длительный срок имеет больше плюсов, чем минусов. Широкие возможности для злоупотреблений при пожизненной неограниченной власти значительно перевешивают преимущества дальнего горизонта планирования. Да и сама возможность такого планирования сомнительна. А благодаря прозрачности и системе учета репутации, «страна будет знать своих героев», и герои будут это отлично понимать, так что ни один из них не станет жертвовать долгосрочным успехом ради сиюминутной выгоды.

Впрочем, мы забегаем вперёд. Прежде чем двигаться дальше, стоит подробнее рассмотреть эволюцию государства как доминирующей формы социального устройства в наши дни.

Оглавление книги