Книга: Главный рубильник. Расцвет и гибель информационных империй от радио до интернета

Оператор универсального обслуживания и друг правительства

Оператор универсального обслуживания и друг правительства

Из того, как Вейл справился с антимонопольными проблемами, мы выводим центральную линию его мировоззрения: просвещенная монополия должна приносить добро по мере своей успешности, служа обществу в тесном сотрудничестве с правительством. Он видел свою компанию служанкой государства, а телефон — общедоступной коммунальной услугой. Это одновременно самый привлекательный и самый тревожный элемент его мировоззрения. Вейл не видел ничего дурного в компаниях-гигантах. Наоборот, он верил в них — при условии, что это дружелюбные гиганты. Вейл был убежден, что сила должна быть сконцентрирована для всеобщего блага и что с большой властью приходит и большая ответственность.

Самым значимым его достижением — в теории, если не на практике, — было согласие стать оператором универсального обслуживания (англ. common carrier)[18]. Это обещание, в отличие от стиля работы Western Union, означало, что Bell не будет выбирать любимчиков из других отраслей экономической или общественной жизни — словом, из любой области, на которую может повлиять привилегированный доступ к растущим информационным сетям. Несмотря на свой монопольный характер, Bell брала обязательство ни во что не вмешиваться и оставаться одинаково открытой для всех пользователей — то есть универсальной в первоначальном значении, а не в том искаженном смысле, который передавал ее девиз[19]. В основе идеи оператора универсального обслуживания — концепция, которая может показаться эзотерической. Но на самом деле она настолько фундаментальна для свободных коммуникаций — и по проводам, и по радиоволнам, — насколько Первая поправка к Конституции США важна для свободы слова. Само по себе выражение common carrier старое[20]: оно относится к Англии XV в. Это понятие потребовалось, чтобы примириться с фактом, что английские частные фирмы управляют дорогами, паромами и т. д. — словом, тем, что в большинстве стран относилось к общественному управлению.

Таким образом, Bell обещала придерживаться фиксированных тарифов, обеспечивать сервис, никого не дискриминируя, и служить любому клиенту, который готов заплатить. Это целенаправленное единообразие сделало телефонные услуги Bell похожими на службу такси в большинстве городов, — но ведь и сама концепция оператора универсального обслуживания берет начало в сфере транспорта.

В основе этой концепции лежит понимание, что определенные отрасли либо крайне тесно связаны с общественным благом, либо настолько жизненно важны по своей сути (например, вода или электричество), что их нужно принудить отказаться от всякой дискриминации. Простой пример: если простой лодочник владеет единственным паромом до города, он получает огромную власть над другими секторами экономики и даже над государственными властями. Если бы он, к примеру, решил брать за провоз товара с одного мясника больше, чем с другого, то мог бы обанкротить того, кто ему не по душе. Поэтому получается, что лодочник несет больше ответственности по сравнению с теми, у кого другие занятия.

Перед экономикой встает один большой вопрос (сегодня от него зависят многие миллиарды долларов). Нужно стратегически решить, какие сферы считать операторами универсального обслуживания с особым долгом перед обществом (как позиционировала себя Bell), какие компании оставить в управлении государства (подобно Почтовому ведомству, которое сохраняет этот статус с тех пор, как его основал Франклин), а какие считать «обычными услугами» и предоставить их волнам свободного рынка[21]. В англо-американских нормах общего права важно понять, насколько незаменимы или необходимы данные услуги. Те индустрии, которые обеспечивают инфраструктуру для движения информации, товаров или денег, очевидно, более жизненно важны, чем, скажем, единственный в стране производитель сахара.

Фактически эта логика привела нас к четырем основным сферам, которые можно обозначить как «общественные призвания»: телекоммуникации, банки, энергетика и транспорт. Каждый из них играет центральную роль в жизни страны и в экономике, поэтому эти индустрии стали объектом регулирования как операторы универсального обслуживания или инфраструктуры.

Сам Вейл предлагает четкое объяснение в духе традиционного общего права:

Так что, если мы думаем, что Соглашение Кингсбери дало зеленый свет самой доходной монополии за всю историю, — оно компенсировало это пользой от оператора универсального обслуживания. Ведь Bell действительно протянула телефонные провода в каждый американский дом и десятилетиями обеспечивала надежную связь. Но не нужно быть горячим либертарианцем, чтобы увидеть серьезные опасности, присущие объединению огромной власти государства и крупнейшего информационного монополиста[22].

Вейл умер в 1920 г. в возрасте 74 лет, вскоре после отставки с поста президента AT&T, но к этому времени работа всей его жизни была уже завершена. Система Bell бесспорно господствовала в американской телефонной отрасли, а дальняя связь была приведена к единым стандартам согласно его замыслу. В 1921 г. Конгресс принял Акт Грэма, признающий монополию AT&T и убирающий все оставшиеся препятствия на пути к интеграции. Идея открытой конкурентной системы проиграла концепции AT&T, предполагавшей просвещенную, одобренную и регулируемую монополию. В этой форме AT&T останется главенствовать до 1980-х гг., и в сходной форме она вернется в новом тысячелетии. Как пишет Милтон Мюллер, Вейл обеспечил «политическую и идеологическую победу своей теории регулируемой монополии, усовершенствованной под флагом универсального обслуживания»{89}. Биограф Вейла добавляет: «Великое дело, которое он создал, продолжает жить, и оно бессмертно, пока люди продолжают покупать и продавать в потоке общественной жизни».

Как оценивать наследие Вейла? Вне официальных историй компании Вейл остается противоречивой фигурой из-за своей стойкой и открытой приверженности монополизму. Человек, вступающий в крайне многообразную конкурентную отрасль и истребляющий всех соперников, вряд ли может претендовать на уважение за пределами своей корпорации. Даже среди самых жестких из могущественных предпринимателей мало кто может сравниться с ним. Поэтому велик соблазн нацепить на него ярлык злодея.

И все же, если в диктатуре — промышленной или любой другой — существует своя логика и благо, вердикт по каждому конкретному режиму должен, по мысли Платона, неизбежно опираться на характер господства. В этом смысле Вейла, безжалостного человека с манией величия, можно по-новому оценить за его чувство огромной ответственности и открыто признаваемую преданность общему благу, которая для него всегда значила больше, чем просто красивые слова. Вейл никогда не притворялся, будто у Bell нет выбора в способах ведения бизнеса. Он просто настаивал, что отрасль без свободного рынка приносит более высокую прибыль для всех. Вейл принял на себя обязанности оператора универсального обслуживания, так же как и регулируемые цены, а взамен получил безопасность для своей монополии и душевное спокойствие. Из-за этого, возможно, он приносил акционерам прибыль меньше той, которую мог бы ожидать сегодняшний бизнес. Вейл прекрасно сознавал, насколько важна телефонная сеть для всей страны, и нет никаких свидетельств, что он когда-либо ставил доходность AT&T выше ее ответственности перед обществом. Таким образом, мы сталкиваемся с весьма неоднозначной персоной: убежденный монополист, но при этом благодетель, живущий согласно своим идеалам просвещенного деспотизма. И похоже, что изъяны этого статуса лежат на совести не самого Теодора Вейла, а тех, кто пришел ему на смену.

Оглавление книги