Книга: Интернет: Заметки научного сотрудника

67. Ещё немного об МГУ и о коллегах

67. Ещё немного об МГУ и о коллегах

Интересно наблюдать творческий путь, то есть путь в науке, да и просто жизненный путь людей, с кем приходилось близко работать. Память переносит в начало 1970-х годов, в корпус «А», он же Межфакультетская лаборатория биоорганической химии МГУ. Там работали биологи, химики и математики. Руководил Межфакультетской лабораторией сначала академик Белозерский, затем – до настоящего времени – профессор, а сейчас академик РАН Скулачёв. Я не случайно ставлю «РАН», поскольку за последнее десятилетие в России расплодилось немало академий – академия биотехнологии, академия естественных наук (меня как-то умилило – академия естественных наук, секция энциклопедий), академия минерально-сырьевых ресурсов, академия информационных процессов и технологий, международная академия наук высшей школы, международная академия наук о природе и обществе, международная академия авторов научных открытий и изобретений и еще много других. Всего более 70. Похоже, академиком в России теперь стать много проще, чем генералом. Может, проще, чем лейтенантом.

Так вот, начало 1970-х годов. Корпус «А», четвертый этаж, комната 408. Отдел биокинетики. Он состоял из трех комнат – кабинет заведующего отделом И.В. Березина (комната 407), 428-я и наша, 408-я. Я сижу за столом, обрабатываю данные эксперимента. Мой дипломник, студент пятого курса Витас Швядас, забравшись на стул, залезает рукой до плеча в нутро перегоревшего дистиллятора воды, подвешенного высоко на стене. Швядас – спортивная знаменитость факультета, баскетболист, член сборной химфака. Еще один дипломник, Веня, сидит на табуретке и наблюдает за Витасом. Мне приходит в голову шутка, достаточно жестокая – напугать Витаса, балансирующего на стуле, с рукой в электрической сети, пусть в данный момент отключенной.

А. Марголин (слева) и В. Торчилин (справа). Бостон

Я сильно хлопаю рукой по столу и громко восклицаю, что-то вроде «а!!!». Витас невозмутимо продолжает ковыряться в проводах, а Веня падает с табуретки. У этой истории есть три обстоятельства. Во-первых, мне до сих пор неловко за эту «шутку», настолько неловко, что до сих пор ее помню. Во-вторых, по причине, видимо, совсем не связанной с более слабой нервной системой Вени, его на кафедре не оставили, а Витаса – оставили. В третьих, Витас ныне доктор химических наук, профессор, и еще двадцать лет назад стал лауреатом Государственной премии СССР. Как раз за работы по ферментативному синтезу антибиотиков, о чем я упоминал выше. А дипломник Витаса и далее мой аспирант Алексей Марголин сейчас живет недалеко от меня в том же городе Ньютоне, в штате Массачусетс, и является вице-президентом биотехнологической компании в соседнем городе Кембридж, тоже пригороде Бостона. Им всем я в свое время читал в МГУ лекции по ферментативной кинетике, хотя был сам всего на два-три года старше.

Среди моих студентов был Александр Клибанов, тоже года на два моложе меня. Он уехал в США в 1977 году, сначала в Сан-Диего, затем перебрался в Бостон и стал работать в Массачусетском технологическом институте, или MIT. Сейчас он дважды академик – член Национальной академии наук США и Академии инженерии США, заведует довольно крупной лабораторией в МIT. В связи с ним примечателен следующий давний эпизод. Я узнал о том, что Саша уезжает из Союза, от кого-то другого. Мы тогда работали на строительстве здания нашей кафедры химической энзимологии в парке, прилегающем к главному зданию МГУ, рядом с биофаком, и кто-то из работающих со мной на крыше сотрудников мне об этом сказал. Я был поражен – почему другие знают, а я нет? Саша ведь мой приятель… Кстати, в то время я был невыездным и всего как два года назад вернулся из США. По последующему признанию Саши, именно мои рассказы о США окончательно укрепили его решение уехать. Я купил торт и поехал к нему домой. Саша, говорю, что за тайны такие – от меня? – Да, – отвечает, – я не говорил умышленно. Вот представь, начнут тебя таскать в связи с моим отъездом. Знал? – спросят. А ты честно ответишь, что не знал. И прикидываться не надо будет.

Интересны обстоятельства, при которых Саша раскрыл свои планы отъезда. Его вызвал наш заведующий кафедрой И.В. Березин, к тому времени декан химического факультета и член-корреспондент АН СССР, и сообщил о том, что скоро Саша получит повышение от младшего до старшего научного сотрудника. – Не надо, Илья Васильевич, – сказал Саша. И.В. Березин поразился – в чем дело, почему нет? – Понимаете, – говорит Саша, – я вот-вот подам заявление на отъезд за рубеж. Для вас лучше, если я уеду младшим сотрудником, а не старшим.

И.В. помолчал и сказал: «Понимаю. Спасибо, Саша, желаю успеха». Вспоминается еще эпизод, связанный с Клибановым в бытность работы его в корпусе «А», в середине 1970-х годов. К нам на только что образовавшуюся кафедру химической энзимологии пришел новый сотрудник, Алексей Егоров, биолог по специальности. Он был крайне пробивным человеком, и наш заведующий кафедрой, он же декан химфака МГУ И.В. Березин, ценил Егорова за способности выбить деньги для кафедры, стройматериалы для нового кафедрального корпуса, да и как толковый биолог Егоров кафедре был нужен. Одна проблема – Егоров был крайне бесцеремонным человеком и не обращал внимания ни на какие этикеты, свойственные академическому, да и вообще научному сообществу. Он сразу поставил себя «выше коллектива», и из-за этого у него с тем самым коллективом часто происходили трения.

Однажды к нам на кафедру приехала делегация из США, и Егоров водил ее по кафедре и по отделу биокинетики корпуса «А». Клибанов в то время все еще работал в комнате 428 корпуса «А». Проходя с делегацией по коридору, Егоров открыл дверь в 428-ю комнату, в которой в одиночестве трудился Клибанов, но делегацию не завел. Обернувшись к делегации, Егоров сообщил, что сюда заходить не стоит, здесь only small people.

Можно себе представить, с каким кипением (small people!) Саша рассказал мне в тот же день об этой истории.

Кстати, А.М. Егоров сейчас – академик Академии медицинских наук (АМН) России, директор Института антибиотиков АМН.

После отъезда Саши я встретил его уже в 1984 году, когда приехал в Бостон через девять лет после своей работы в середине 1970-х. Точнее, это он меня встретил – в аэропорту, и привез к себе домой, где я жил неделю, пока был в Бостоне. Он к тому времени уже занимал прочную позицию в MIT. Как и Александр Варшавский, мой однокурсник, с которым мы когда-то играли в футбол на летних работах в Коломне. В начале 1980-х Варшавский бежал из Союза через Финляндию (где он был на научной конференции) на весельной лодке в Швецию, где пришел в посольство США. Потом он руководил лабораторией в том же MIT, был избран, в один год (1995) с Клибановым, членом Национальной академии наук США и сейчас заведует кафедрой в Калифорнийском технологическом институте, или Калтехе. «Из Стокгольма сообщают», что Варшавский находится на шортлисте кандидатов на Нобелевскую премию. Он, в частности, открыл убиквитин, белок, который выполняет исключительно важные функции в живых системах. Более конкретно, этот белок (точнее, полипептид) играет в клетках роль «домашней хозяйки» и наводит там порядок тем, что метит дефектные белки, которые надлежит из клетки убрать. Убиквитин ковалентно присоединяется к этим белкам и выворачивает их структуру так, что они становятся чувствительными к разрушению другими ферментами и удалению из клетки.

И.В. Березин, декан химического факультета МГУ, затем директор Института биохимии АН СССР

А. Клибанов и В. Торчилин. Бостон

Чтобы показать, с каким энтузиазмом работы Варшавского были встречены «научной общественностью», просто перечислю научные премии, которые он получил за работы по убиквитину всего лишь за три года: 1998 – премия Национального института здоровья (здешний аналог Минздрава СССР), в том же 1998-м – премия Новартис-Дрю (совместная премия компании Новартис и университета Дрю), 1999 – международная премия Гайрднер (Канада), 2000 – премия Шубитца (Чикагский университет) по раковым исследованиям, в том же 2000-м – премия Хоппе-Зейлера (Германского биохимического общества), в том же 2000-м – премия Слоан по раковым исследованиям (присуждаемая Дженерал Моторс), еще в 2000-м – премия Ласкера по фундаментальным исследованиям в области медицины. 2001 – премия Вольфа и премия Горвитца, 2002 – премия Уилсона, самая высокая премия Американского общества клеточной биологии. Это уже устаревшие данные, но, полагаю, этого достаточно.

(Эту приписку я делаю сейчас с большим огорчением, после объявления результатов присуждения Нобелевской премии 2004 года. Саша Варшавский премию не получил и, видимо, уже не получит. По крайней мере за убиквитин. Эту премию только что присудили трем его коллегам, а Александр оказался четвертым. Именно за убиквитин).

Мы устраивали вместе и, само собой, с нашими женами посиделки в Бостоне, которые после нескольких бокалов вина неизменно переходили в вечера воспоминаний. После того как Варшавский перебрался на Западное побережье, мы продолжаем довольно часто встречаться «нашим» узким кругом – Клибановы, Марголины, Торчилины и мы с женой, не пропуская Рождества, Нового года, Старого нового года, Дня благодарения, а также летних семейных выездов на пляжи Кейп Кода, в полутора часах езды от Бостона.

Володя Торчилин был наш коллега по корпусу «А», он работал в соседней 427-й комнате, на кафедре химии полимеров, и тоже занялся ферментами. Потом он, став доктором наук, работая уже в Кардиоцентре на Рублевском шоссе, вместе с Березиным и Чазовым получил Ленинскую премию за разработку терапевтического ферментного препарата. В начале 1990-х годов он с семьей переехал в США и начал научную жизнь сначала. Ленинская премия здесь вряд ли бы кого-то заинтересовала. Сейчас Владимир Торчилин – заведующий кафедрой фармакологии Северо-Восточного университета в Бостоне.

Мы все каждый раз собираемся с удовольствием. Шутка сказать, мы знаем друг друга уже больше тридцати лет. Но, судя по всему, пока друг другу не надоели.

Оглавление книги